Китайская головоломка
Шрифт:
Глаза ее налились кровью от гнева и страха, и она с мольбой взглянула на Римо, когда он появился в дверях.
Римо быстро развязал ей ноги и аккуратно поставил их на край белоснежной ванны, затем развязал руки. Как только руки у нее стали свободными, она протянула их к горлу Римо, пытаясь вонзить ногти ему под кожу. Но Римо перехватил ее руки одной левой, а правой размотал кляп.
– Держись, – сказал он ей.
В ответ она что-то провизжала по-китайски.
– Постой, постой. Давай поговорим, – предложил он.
– Поговорим? Фашист! Животное! Зачем ты меня связал?
– Я тебя не связывал.
– Не ты, так твой цепной пес.
– Он был не в себе. Он больше не будет.
– Не держи меня за ребенка, ты, животное. Я знаю такие штучки. Твой напарник оскорбляет меня. Ты сочувствуешь и изображаешь из себя друга, а потом пытаешься убедить меня в преимуществах капитализма. Ты делаешь это потому, что вы убили генерала Лю, а теперь хотите, чтобы я стала заодно с вашей империалистической кликой, и подала ложный отчет правительству Китайской Народной Республики.
– В этом нет необходимости, – сказал Римо. – Я правда сожалею.
– Слова капиталиста. Как я могу доверять человеку, лишенному классового сознания?
– Я говорю правду. – Римо заметил, как тело ее расслабилось, в ярость уступила место холодной ровной ненависти. Он отпустил ее руки. Она наклонилась, сделав вид, что собирается поднять с пола свою одежду, а сама попыталась ударить Римо в пах. Он уклонился, даже не пошевельнув ногами и не изменив выражения лица.
– Сволочь, – гнев Мэй Сун только еще более разгорелся оттого, что она промахнулась. – Я сейчас же уезжаю из этой страны и возвращаюсь в Канаду, а оттуда – домой. Ты можешь остановить меня только одним способом – убить, как ты убил моего мужа. Но мое исчезновение станет для моего правительства последним доказательством вероломства твоей страны.
Римо следил за тем, как она натягивает свои белые трусики из такой грубой материи, что любая американка или японка побрезговали бы надеть нечто подобное.
Задание было провалено. Ему поручили дело, не входившее в его прямые обязанности, заставили быть телохранителем, поручили не допустить того, что как раз сейчас произошло, – и вот он наблюдает, как Мэй Сун собирается в дорогу, а все надежды доктора Смита и президента на мир растаяли, не выдержав ее ярости.
Ну что ж, раз уж он исполняет не свои обязанности, почему бы не пойти еще немного дальше? Игра была рискованная, но раз уж вратаря заставляют бить пенальти, что ж, черт возьми, попробуем сделать все от нас зависящее.
Мэй Сун как раз пыталась застегнуть лифчик у себя на спине. Римо сделал шаг к ней и расстегнул его. Она попыталась вырваться из его рук, в даже лягнуть в пах, но Римо легко развернул ее лицом к себе, взял на руки, и со смехом отнес в спальню, а там плюхнулся вместе с ней на бежевое покрывало кровати, всей тяжестью своего тела вжимая ее в матрас, в то время как ее руки яростно дубасили его по голове.
Глава одиннадцатая
В соседней комнате Чиун забавлялся тем, что читал скрупулезный анализ сложной политической ситуации в Китае, который доказывал только одно: газета «Нью-Йорк таймс» ни черта не смыслит в том, о чем пишет. В передовице сообщалось о милитаристах в Китае, жаждущих помешать визиту премьера в Америку, и о желании «более надежных сил в руководстве страны» – Чиун поморщился при этом – развивать и укреплять отношения с Соединенными Штатами. В Вашингтоне, писала газета, президент по-прежнему ведет подготовку к встрече китайского премьера, но, по слухам, опасается, что китайцы могут отменить визит.
Чиун отложил газету. Газетчики потихоньку начинают догадываться о том, что генерал Лю исчез. Это уже серьезно. Но отменить визит? Никогда. Пока китайцы думают, что могут высосать хоть один доллар из этих идиотов, которые управляют Соединенными Штатами, они никогда на это не пойдут.
От мыслей о прочитанном его отвлек шум в комнате Мэй Сун, и он навострил уши.
Там Римо придавил к кровати ее колени всей тяжестью тела, а запястья схватил левой рукой и завел ей руки за голову. Ее милое нежное лицо было искажено гримасой ненависти, губы сжаты, зубы стиснуты, глаза превратились в узенькие щелочки – не лицо, а страшная маска. «Животное! Животное! Животное!» – вопила она, а Римо улыбался, глядя на нее сверху вниз, чтобы показать ей, что он не стал слабее от желания, и что полностью держит себя в руках.
Ее тело станет его инструментом. Ее ненависть и яростное сопротивление сыграют на руку только ему, а не ей, потому что в борьбе она потеряла контроль над собой, и ему оставалось только воспользоваться этим.
Его правая рука поползла к ее ягодицам и аккуратно разорвала трусики из грубой ткани. Пальцами он начал мять ей ягодичные мышцы – лицо его при этом оставалось бесстрастным. Потом рука его поползла вверх, на талию, и снова вниз – к другой ягодице. Нижняя половина ее тела напряглась еще сильнее.
Он потешил себя мыслью – а не поцеловать ли ее в губы. Но сейчас это было бы неуместно. Он действовал не ради удовольствия. Чиун отнял у него даже и эту возможность. Он сделал удовольствие невозможным, а секс – скучнейшим занятием.
Это было на одной из ранних стадий подготовки. Месячный курс в гимнастическом зале Пленсикофф в Норфолке, штат Виргиния. Маленькое здание чуть в стороне от Грэнби-стрит, и лишь немногие знали, что это – не заброшенный склад.
Началось все с лекций, с непонятных загадок и с вопросов Римо: «Когда мне дадут бабу?»
Чиун говорил об оргазме, о том, что он становится существенным компонентом отношений только тогда, когда ничто другое их не скрепляет. Чиун сидел на полу гимнастического зала в небесно-голубом кимоно с вышитыми на нем золотыми птицами.
– Когда мне дадут бабу? – повторил Римо.
– Я смотрю, ты сумел превысить свое обычное достижение в концентрации внимания. Обычно тебя больше чем на две минуты не хватает. А смог бы ты сконцентрировать свое внимание, если бы тут вдруг появилась обнаженная женщина?
– Может, и смог бы, – оживился Римо. – Только у нее должны быть большие сиськи.
– Американское сознание, – заявил Чиун. – Тебя стоит разлить по бутылкам и закупорить как образец американского сознания. Представь себе, что здесь стоит обнаженная женщина.
– Я так и знал, что все это пустые обещания, – вздохнул Римо. Деревянный пол зала был жесткий, и зад его онемел. Он чуть-чуть переменил позу, чтобы восстановить кровообращение, и заметил, как Чиун посмотрел на него осуждающе. Вечернее солнце освещало зал сквозь покрытые пылевыми разводами стекла, глаза Римо следили за мухой: вот она показалась в столбе света, падавшего из одного окна, вот исчезла в тени, вот снова показалась в соседнем столбе света.