Китайская петля
Шрифт:
— Почему ты так говоришь?
— А что, непонятно? Это же мой родной город — у меня тут мать, отец, сестра. Я приехал, наследил, уехал, а отыграются на ком? Я что, должен такие вещи объяснять?!
— Наверное, ты прав. Там, в Москве… где ты работал. Случайно поблизости оказался один китаец с видеокамерой. Снимал виды старой Москвы. Ты понимаешь, о чем я говорю? Так вот, какие-то люди у него отобрали все вещи. Если ты знаешь этих людей, пожалуйста, попроси их вернуть паспорт. У него проблемы.
— Пусть заявление напишет в милицию: так, мол,
— Хорошо. Тебе не надо беспокоиться за своих родственников, — помолчав, произнес Мастер. — Им ничего не угрожает, а Чен завтра уезжает из города.
— Приятно слышать, — ответил Андрей.
— А как прошел разговор с твоим петербургским начальством?
— Нормально. Откомандирован в ваше распоряжение.
— Что ж, служба есть служба. «День на службе — день в аду».
— Кто это сказал? — Андрей знал склонность Мастера к цитированию.
— Китайский писатель Юань Хуандао, еще в двенадцатом веке. Похоже, он знал, о чем говорил. Хорошо… — Мастер задумался, — тебе надо исчезнуть на некоторое время после московского дела.
— Например, в другое время? — машинально спросил Андрей, думая о другом. Он колебался: «Сейчас, что ли, сказать? Все равно о родне заговорили…» Решил сказать — раньше, позже, какая разница?
— Тут такое дело, Ши-фу… У меня есть знакомая девушка, Таня. Похоже, она серьезно больна. Вы не могли бы осмотреть ее?
— Ты не особенно боишься за безопасность этой девушки, если просишь меня встретиться с ней.
— Может, и так. Вот если бы Чен собирался с ней встретиться…
— И что тогда?
— Я уже сказал.
— Так и передам ему, — усмехнулся Мастер, — оставь телефон, я зайду.
— Мы можем зайти вместе.
— Нет, я один. Я посмотрю Таню, а ты пойдешь со мной.
«Ну, волк!»— почти восхитился Андрей хваткой китайца. Для него это выглядело так, словно матерый полярный волчище (машина длиной полтора метра и весом в восемьдесят килограммов) дернул в сторону лобастой башкой, клацнул пастью, и северный олень забился в конвульсиях. А поглядеть со стороны — шли двое, мирно беседовали. И все же Андрей не чувствовал себя сцапанным олешком — скорее, тоже волком, пусть поменьше.
— Я и не отказываюсь, — пожал он плечами.
— Надеюсь. Главное, чтобы ты не отказался в последний момент.
Некоторое время они прошли молча. Тропа вела их низкорослым черным сосняком, увешанным снежными шапками, а затем, смутно белея среди сугробов, стала спускаться под гору, к верхушкам березовой рощи.
— Шао-линь, — произнес по-китайски Мастер, показав на сосны, затем повторил по-русски:
— Молодой лес. Потом большой будет.
Тропа стала узкой, так что пришлось идти гуськом, и разговор снова прервался.
— Меня больше беспокоит твоя слабость, чем болезнь твоей девушки. Твои силы понадобятся, — начал Мастер, когда тропа расширилась и они пошли рядом. Тон его изменился, похоже было, что китаец собирался говорить о чем-то действительно важном для него.
— Вы сказали, что у меня нет выбора. Почему? — Андрей вспомнил разговор в зале, и тот, давнишний, состоявшийся в парке Сучжоу.
— Так оно и есть. Твоя слабость не случайна. Так действует потустороннее. Во время наших занятий мы слишком приблизились к нему.
— И что?
— Ты снял защиту. Простые люди защищены неверием, а ты уже поверил. Наполовину.
— Это плохо?
— Вера — великая сила. Неверие — большая сила. А полувера — только слабость: «Господи, если ты есть, спаси мою душу, если она есть». Ведь так?
Конечно, это было так. А как еще могло быть?
— Это к делу не относится, — возразил Андрей. — Можно ли восстановить защиту?
— Только одним способом. Пойти со мной, чтобы испытать себя на пути Четырех стихий.
— Каких Четырех стихий?
— Наше Учение, я говорил тебе о нем.
Слабость, распоряжение начальства, необходимость скрыться куда-то после московского дела, деньги для встречи со своей женщиной, Танина болезнь, — с разных сторон словно появились стены и все плотнее сдвигались вокруг Андрея, оттесняя к черной щели, в которую заманивал его пожилой китаец. Или это петля сжималась на горле? «Китайская петля». С тройной, с четверной подстраховкой ситуация отсекала его от любой возможности выбора. Его согласие ничего не значило и никак не ослабляло давления — это-то и было не по-человечески. «Желательно, конешно, помучиться», — вспомнил Андрей выбор красноармейца Сухова, но не увидел, чем это могло бы ему помочь.
— Четыре стихии вернут тебе силу, — еще раз повторил Мастер, — или убьют.
— Ничего не скажешь, весело.
Справа показалась электроподстанция — ее решетчатые столбы и прогнувшиеся пучки кабелей были обведены резким галогеновым светом. Свет рассыпался радужными лучами по сетчатке глаз, разгонял по сугробам частые волнистые тени, стеклянно дробился в гроздьях изоляторов. За темным переплетением опор, проводов, трансформаторов светились окна низкого кирпичного здания, глубоко и толсто укрытого снегом.
— Сюда. — Китаец указал на подстанцию.
— Посторонним нельзя, — кивнул Андрей на предупреждающую табличку на сетчатых воротах, подумав, что Мастер, возможно, не знает ее смысла.
— Можно. Я здесь живу, — спокойно ответил тот.
«Вольфшанце. Волчье логово», — внутренне усмехнулся Андрей, проходя по разметенной дорожке между высокими сугробами. Местожительство Мастера вполне гармонировало с его личностью. Именно тут он и должен был жить, накачиваясь амперами и вольтами.
Внутри здания было тепло, чисто, много массивных серых электрощитов. Они вошли в небольшую, скудно обставленную комнатушку: столик, узкая кровать, аккуратно застеленная клетчатым байковым одеялом. За белыми оконными рамами, у которых понизу настыли полоски льда, у самого стекла искрился верх сугроба.