Китайский мальчик
Шрифт:
Однажды утром хозяин соседнего дома, некий Форстер, застав меня за завтраком, стал жаловаться на своих кур, которые перестали нестись или клали яйца неизвестно где в лесу. Ван-Ли, который сидел в углу, невозмутимо слушал жалобы Форстера. Когда сосед удалился, Ван-Ли хитро подмигнул мне, фыркнул и сказал:
— Куры Форстер — все равно, что
Второй поступок Ван - Ли был еще серьезнее. В то время почта отличалась своей неаккуратностью, и я часто жаловался, в присутствии Ван-Ли, на то, что нет писем. Вдруг я нашел у себя на столе целый ворох писем. Я взглянул на них адреса были все незнакомые. Ни одно из писем не было адресовано мне.
Обернувшись к Ван-Ли, который с удовольствием озирал кучу писем, я потребовал у него объяснения. Он гордо указал на пустой почтовый мешок, брошенный в угол, и сказал:
— Почтальон сказал: писем нет, писем нет. .Почтальон лгун. Все равно, я ночью достал много писем.
К счастью, было еще рано, и я успел поговорить с начальником почты, так что тяжкое преступление Ван-Ли, который ограбил почту Соединенных Штатов, осталось без последствий. Все дело кончилось возвращением писем на почту и покупкой нового почтового мешка.
После двухлетнего пребывания в горах я вернулся обратно в Сан-Франциско.
Мальчика я взял с собой и отдал в школу. Он был помещен в доме одинокой вдовы, у которой была единственная дочка — добрая, красивая девочка, года на два моложе Ван-Ли.
Ван-Ли очень любил свою подругу. Белая девочка с крестиком на шее и желтый мальчик с забавным фарфоровым идолом, которого он прятал под блузой, стали неразлучными друзьями.
Ван-Ли мастерил для нее всякие игрушки, из моркови и репы вырезывал тюльпаны и розы, лепил цыплят из дынных семячек, клеил веера, сооружал огромных воздушных драконов и делал из цветной бумаги платья для ее кукол. С каким удовольствием он провожал ее в школу и нес за ней сумку с книгами. Школьники дразнили его, швыряли камнями,— но он не обращал на них никакого внимания. Сверкнет глазами — и идет себе дальше.
Девочка тоже старалась всячески угодить ему. Пела, играла на фортепиано, читала вслух и даже водила его в воскресную школу, хотя это было против всяких правил: туда не пускали китайцев. Для его косички она подарила желтую ленточку, которая очень подходила к его бронзовому лицу и черным волосам. Ван-Ли был так счастлив, как никогда.
И вот наступили ужасные дни, о которых долго вспоминали в Сан-Франциско. Озверелые толпы лавочников, ремесленников и уличных оборванцев стали избивать китайцев, виновных только в том, что они другого цвета и другой религии, дешевле продают товары и меньше берут за работу. Два дня длился погром. Полиция бездействовала. Только на третий день удалось восстановить порядок.
Тогда я получил записку от Гоп-Синга: он просил немедленно притти к нему.
Его лавка была заперта. Сильный отряд полиции, нанятый Гоп-Сингом, охранял ее от громил. Гоп-Синг впустил меня через дверь с железной решеткой. Он был серьезнее, чем обыкновенно, но в лице было такое же выражение невозмутимого спокойствия, как и всегда. Он молча повел меня за руку. Мы прошли через лавку и спустились вниз по лестнице — в тускло освещенный подвал. На асфальтовом полу лежало что-то, прикрытое шалью. Гоп-Синг сдернул шаль. Под шалью лежал неподвижно китайский мальчик Ван-Ли. Он был мертв.
Да, он был мертв: американцы побили его камнями на улицах Сан-Франциско. Это произошло во время погрома в 1869 году.
Я тихо прикоснулся к груди убитого мальчика. Что-то хрустнуло под шелковой блузой — я вздрогнул. Гоп-Синг засунул туда руку —достал какую-то вещицу и протянул ее мне с горькой усмешкой.
Это был смешной фарфоровый идол. Он был разбит вдребезги камнем, пущенным меткой рукой громилы.
Рисунки Н. Лапшина