Китайский проезд
Шрифт:
– Товарищ генерал, извините, что разбудил. Есть срочный заказ. Конечно, по двойному тарифу. Майор Сорокин, 208-е отделение. Все телефоны и адреса. Я жду…
Тем временем Брух велел Машкову тоже прильнуть ухом к трубке.
– Только имейте в виду, Георгий Ефимыч, – продолжал голос в трубке. – Я всего лишь посредник, и почему они выбрали на эту роль меня, я не знаю. Наверное, потому что офис «Рос-Ам» на моей территории…
– Короче! Условия! – хрипло перебил Брух.
– Вы берете в эту фирму еще одного партнера и в обмен получаете сына и этого американца, – деловым голосом сообщил майор и тут же спросил: – Да или нет? Они позвонят мне через пять минут.
Машков показал Бруху на часы и жестом попросил потянуть
– Но я не хозяин этого бизнеса! – сказал Брух. – Есть еще два партнера, я должен спросить у них.
– Я думаю, они вам не откажут, – усмехнулся голос, а Машков даже щелкнул пальцами от такого явного подтверждения работы посредника на похитителей. – Так что мне передать тем, кто держит вашего мальчика?
– А вы можете говорить с ними от меня? – спросил Брух.
– Нет, я на дежурстве.
– А если я к вам приеду? За пять минут я успею.
– Нет, нет! Они следят за вами и, если вы поедете ко мне, они мне просто не позвонят. Решайте сейчас и срочно! Речь идет о жизни вашего сына!
– Я… Я сог… – начал Брух.
Но Машков вырвал у него трубку, сказал в нее:
– Слушай ты, милицейская сука! Моя фамилия Машков, я начальник охраны «Земстроя». У меня под ружьем четыреста бойцов с легальным оружием. Имей в виду: если эти долбоебы тронут пацана или американца, тебе не жить. Ляжешь с ними, ты понял?
– Да я тут при чем?! – изумился голос. – Они мне позвонили…
– И через тебя ведут переговоры, это мы поняли. Так вот, если хочешь жить, договорись, чтоб они дали нам время до утра, пока прилетит второй американец. У него контрольный пакет акций, ты понял? – И Машков принял из рук Лихася лист бумаги, на котором был записан домашний адрес майора Сорокина, состав его семьи, а также адреса его родителей и тестя с тещей.
67
Как только закрылся лючок под мусорным бачком туалета «Боинга», в лазе, который шел меж полом пассажирского салона и потолком багажного отсека, стало совершенно темно. Но именно этого и ждал оказавшийся тут молодой человек. Привыкнув к темноте, он не спеша пополз вперед, останавливаясь через каждые пять-шесть метров и на ощупь вывинчивая на каждой остановке по одному шурупу в поддоне лаза. Вывинтив шуруп, он приникал глазом к крохотному от этого шурупа отверстию и, не разглядев под собой в багажном отсеке ничего, кроме темноты, завинчивал шуруп обратно и полз дальше.
Наконец на четвертой остановке ему повезло – внизу, в темноте, из-под чемоданов и саков ярко светились широкие люминесцентные ленты «I LOVE NEW YORK», которыми были крест-накрест оклеены все двенадцать чемоданов Винсента Феррано. Молодой человек прибыл к первому пункту своего тайного путешествия и приступил к работе: вывернул пять остальных шурупов, крепивших тут дюралевый лист поддона лаза, положил эти шурупы в кармашек своих джинсов и спустился в багажный отсек. Здесь он извлек винсентовские чемоданы из-под пресса остального багажа, передохнул на них от этих трудов и открыл их все до единого, сняв с них люминесцентные ленты.
Конечно, никаких кевларовых листов в этих чемоданах не было, кевлар, как вы понимаете, летел в это время в другом самолете, в «Дугласе» компании «KRASSAIR», и отставал от «Боинга» компании «Дельта» ровно на два часа. А в чемоданах, которые вскрыл тут этот старательный и аккуратный молодой человек, были стандартные брезентовые мешки с клеймом «Федеральный банк США», перетянутые у горловины плетеными стальными удавками со свинцовыми пломбами. По три мешка в каждом чемодане и – в отдельном мешочке – примитивный фонарик в пластиковом корпусе, два мотка люминесцентной ленты «I LOVE NEW YORK», небольшой, величиной с плоскогубцы пломбир из углепластика и совсем крохотный (и тоже из углепластика) ключ-отмычка. Молодой человек включил фонарик, мотки с люминесцентной лентой оставил возле чемоданов, пломбир и отмычку сунул себе в карман, а тяжелые брезентовые мешки, поднатужившись, просунул в отверстие лаза и переполз через них по лазу дальше вперед. Но недалеко – метров на пять, где, зажав фонарик в зубах, снова принялся своими удивительно сильными пальцами вывинчивать шурупы в поддоне. Хотя ясно, что вместе с пломбиром и фонариком в чемодане могла бы лежать отвертка и прочий инструмент из того же углепластика, который прочнее стали, но этот молодой человек был, видимо, принципиальным сторонником чистой ручной работы.
Как бы то ни было, через тридцать две минуты после его исчезновения из салона самолета и как раз тогда, когда сюжет кинобоевика о захвате арабскими террористами американского пассажирского авиалайнера начал приближаться к кульминации и экран заполнили кровь первых жертв, стрельба и пунктиры трассирующих пуль, под этим именно экраном, в багажном отделении самолета, аккуратный молодой человек снял над отсеком-сейфом дюралевый лист поддона антитеррористического лаза и – при свете своего фонарика – мягко опустил в этот отсек все тридцать шесть брезентовых мешков с клеймом Федерального американского банка. Затем отмычкой открыл замки шести контейнеров, вытащил из них мешки с валютой, выстроил их рядом с такими же в точности мешками, которые он только что сюда притащил, и приступил к небольшой, но крайне важной операции. А именно: волшебно-тренированной подушечкой большого пальца своей правой руки он прижимал свинцовую пломбочку на мешке с валютой Федерального банка так, как, скажем, хороший врач пальпирует больного, и, по-докторски прикрыв глаза, шептал себе выдавленный в пломбе номер. После чего, уже открыв глаза, набирал этот номер на головке пломбира и выдавливал его в свинцовой пломбочке мешка, извлеченного из чемоданов Винсента.
Эта кропотливая, но важная работа заняла у него двадцать три минуты – по сорок пять секунд на каждую пломбочку.
Тем временем его приятель, удобно расположившись в последнем ряду пассажирского салона, почти в одиночестве досматривал фильм – лишь несколько самых стойких пассажиров вместе с ним следили на экране за героями, которые отважно сражались с террористами в салоне самолета и одновременно пытались обезвредить ядерную бомбу в его багажном отсеке. Поглядывая то на свои часы, то на киноэкран, молодой человек, казалось, нисколько не нервничал.
Между тем его друг в багажном отделении уже изрядно устал – опломбировав мешки, доставленные им в отсек-сейф, он оставил их тут, в контейнерах, которые он снова запер отмычкой, а мешки с валютой из Федерального банка вытащил наверх, в лаз, и продвинул назад, к отверстию в багажный отсек, где стояли пустые чемоданы Винсента. Затем вернулся, пятясь ползком, и поставил на место дюралевый лист поддона, завернул его шурупами. Снова прополз к дыре в грузовой отсек, спустил в него мешки с валютой, уложил их в чемоданы Винсента и туда же сунул пломбир и отмычку. При свете фонарика закрыл и запер чемоданы, оклеил их люминесцентной лентой «I LOVE NEW YORK» и, утерев пот со лба, посмотрел на свои ручные часы. Пора было возвращаться в салон – он провел в багажном отсеке уже семьдесят две минуты, фильм наверху приближался к концу.
Молодой человек выбрался из отсека в антитеррористический лаз, вернул на место его дюралевую панель и завинтил ее последними шурупами, сохранившимися в кармашке его джинсов. После чего, устало выдохнув, пополз в хвост самолета и оказался там как раз тогда, когда его товарищ, вновь оккупировав все тот же центральный туалет, опять разобрал стойку раковины и мусорного бачка и открыл в полу выход из антитеррористического лаза.
– Быстрей! – шепнул он возникшему внизу приятелю, принимая у него фонарик. – Ты такой фильм пропустил! – И с нерастраченной силой подъемного крана волоком извлек наверх своего изможденного друга.