КК. Книга 8
Шрифт:
Алина тупо, как кукла, выполнила его команду, слишком ошеломленная, чтобы стыдиться, и он довольно грубо натянул на нее какую-то одежду, пахнущую морем и похожую на очень просторную сорочку до колен, которая прижала мокрые крылья к спине.
– Еще раны есть?
Принцесса замотала головой, не в силах издать ни звука.
– Сколько вы не ели?
Она открыла рот, заморгала, с силой потерла кулаком глаза, всхлипнула и, стыдясь себя, с облегчением разревелась.
*****
Очень далеко от них, в огромном, воняющем нечистотами, кровью и дымом лагере армии тха-нор-арха, императора Лортаха, царило возбужденное оживление. Сверху равнина, занятая наемниками и солдатами, напоминала гигантский клокочущий котел, из которого в небеса вырывались шум людских
Войска делили на несколько армий, собирающихся у аккуратно положенных на землю на расстоянии десятков километров друг от друга сфер из эновера.
Их время еще не пришло. Зато пришло время вдохновенных речей и обещаний уставшим от ожидания солдатам, а также простейшего инструктажа. Говорили орхи - сержанты, помощники благородных тха-норов, передавали волю самого императора, и наемники, и солдатня слушали тихо, без шепотков - плетей получить никому не хотелось.
Несколько дней назад почти тысячу самых знатных норов собрали в ближайшей твердыне, и там с ними встретился сам император. Он озвучил волю богов и приказал выстраивать войска, потому что врата в тучный богатый мир откроются в течение недели. И кратко расписал то, что дала ему увидеть божественная тень о другом мире.
Пока сидящие за длинным столом тиодхары - генералы - и собравшиеся за их спинами подчиненные из командирского состава благоговейно всматривались в свеженькие, тщательно прорисованные карты их будущего мира и слушали тха-нор-арха, тихие слуги обносили всех вязким, похожим на ягодно-травный кисель дурманящим напитком, что открывал сознание. Никто не посмел отказаться выпить его.
Император Итхир-Кас был потомком первого императора, пришедшего сюда с армией инсектоидных богов. Это был сухощавый высокий старик с седыми редкими волосами, впалыми щеками и выступающей челюстью - особенности придавали его лицу сходство с черепом. Взгляд его казался немного безумным - даже сыновья ежились, когда он смотрел на них: глаза его чуть косили, отличались цветом - карий и выцветший, почти розовый зрачок. Говорили, что его будущие жены и рабыни падали в обморок, когда он принимал решение пополнить свою женскую половину - так его боялись.
Но причина всеобщего страха, конечно, состояла не только во внешности, и не в том, что в этом мире, где до тридцати пяти доживали немногие. Правителя, перешагнувшего семидесятилетний рубеж (и при этом легко до сих пор поднимающего тяжелый меч), пережившего множество покушений и казнившего, помимо знатных заговорщиков, и двоих своих сыновей, воспринимали уже бессмертным. И даже не в жестокости императора и любви к кровавым зрелищам. Жестокость в этом мире воспринимали нормой. Боялись императора за свойство, которым, помимо долгой жизни в крепком теле, одарили боги всех потомков первого императора - подчинять своей воле людей, управлять их сознанием.
И сейчас, когда тха-норы испробовали специально поданное им зелье и, не в силах бороться со сном, опустились спать, кто на стол, кто на пол огромного зала, император закрыл глаза, принимая в себя единственную вернувшуюся с Туры тень, и та несколько часов подряд впечатывала в мозги присутствующих нужные знания о языке, географии и устройстве мира, который им предстояло захватить.
Собравшиеся проснулись на следующее утро и уже новыми глазами смотрели на карты, обсуждая тактику и стратегию будущих сражений. Уже не как верующие, а знающие, увидевшие новый мир своими глазами. Учитывали то, что в некоторых странах Туры сейчас холодно, рисовали планы передвижения,
Мир, который им предстояло захватить для своих богов, слишком давно не знал войн. Армии даже самых развитых стран были маленькими, и даже военные механизмы и орудия не могли бы серьезно помешать продвижению стотысячных армий тха-нор-арха.
Беспокойство вызывали так называемые маги, но их было всего несколько тысяч - и, рано или поздно, они все будут уничтожены. А ради иномирных богатств, невиданных дворцов и устойчивой земли, на которую не надвигается неуклонно океан, стоило рискнуть.
Глава 7
30 января, понедельник, Инляндия, Лаунвайт, Люк
Обычно в эти дни весь мир находился в состоянии радостного предвкушения праздника, наступления весеннего сезона Белого. Но в этот раз канун нового года был тягостным и мрачным, и не спасали ни сияющие огоньками гирлянд магазины и улицы, ни украшенные фигурками и лентами плетеные и шестиугольные «дома сезонов» на площадях, ни предчувствие весны.
Шли похороны в трех странах и поминальные службы по всей Туре. Были объявлены две недели траура в Инляндии, Блакории и на Маль-Серене, и другие государства континента присоединились к соседям, сократив дни траура до недели.
Похороны его величества Луциуса, принца Леннарда с супругой и князя Лоуренса проходили в напряженной тишине среди поливаемых дождем закопченных осколков бывшей усыпальницы.
Для похорон расчистили место у самого края; там, где не было еще захоронений, вырыли ямы для простых саркофагов. Потом поместят их в мраморные, резные, восстановят и усыпальницу, а пока предстояло лежать последним Инландерам под открытым небом.
Собрались здесь оставшиеся аристократы Инляндии - и не все могли спрятать свой страх и тревогу, и не оборачиваться нервно, ожидая взрыва, - несмотря на то что служба безопасности дневала и ночевала здесь, а придворный маг, леди Виктория, сутки назад лично проверила все вокруг, поставила с помощью барона фон Съедентента непробиваемые щиты с сигналкамии еще раз прошлась по месту похорон, сканируя землю, за полчаса до траурной церемонии.
Прибыли и монархи из других стран. Только-только закончились похороны Гюнтера Блакори с сыновьями в Рибенштадте, и правители перенеслись сюда, из скованной морозом Блакории в плачущий дождем Лаунвайт.
Люк, появившийся со всеми родными - за исключением Марины, конечно, - поглядывал на царицу Иппоталию - она тоже накануне хоронила свою семью, и сейчас ее лицо казалось восковым, застывшим, и веяло от нее горем. Он запомнил ее полной жизни женщиной с ослепительной, свежей, притягательной аурой - так видел Люк в змеиной ипостаси на берегу Маль-Серены, а сейчас она больше напоминала статую. Смотрел он и на королеву Василину, так отчаянно сжимающую губы и неосознанно прижимающуюся к мужу в поисках поддержки, что становилось ясно, каких трудов ей стоит не заплакать. На холодное лицо бывшей невесты, Ангелины Рудлог, и на невозмутимых правителей Песков, Бермонта и Йеллоувиня.
«Ведь они понимают, что это могли быть похороны любого из них, - думал он.
– И все равно не могли не прийти сюда».
Да, сверкающие защитами, окруженные охраной - но они здесь, иначе всей Туре стало бы ясно, что их удалось запугать.
Под слова молитвы литой саркофаг с телом Луциуса Инландера начали опускать вниз, и Люк почувствовал, как сжались на его локте пальцы матери. Берни и Рита стояли по обе стороны от них.
Присутствующие склонили головы, прощаясь. Были здесь и овдовевшая княгиня Форштадтская, и молодой герцог Таммингтон. Не один Люк разглядывал окружающих. Он сам чувствовал на себе многочисленные взгляды аристократов. Все гадали - кого же выберет корона после того, как закончится срок траура. Судя по кучкованию вокруг молодого Таммингтона, явно растерянного таким вниманием, самым вероятным кандидатом считали его. Впрочем, логично - из первой двадцатки он единственный остался в живых.