КК. Книга 8
Шрифт:
К обеду нужно было переодеться, и в столовую я спустилась через полчаса. Слуги споро заканчивали накрывать на стол, Люк стоял у высокого окна, открыв его и вдыхая туман, и я поежилась - что за любовь к открыванию окон зимой? Но он уже увидел меня, закрыл створку, быстро подошел, поцеловал мне руку.
– Счастлив видеть, Марина.
– Я тоже, - любезно ответила я, с ровной улыбкой наблюдая, как он застегивает на моем запястье какой-то тяжеленный браслет из изумрудов. Любовь к дарению драгоценностей у Кембритча превысила все разумные пределы. Оглянулась, -
Суп из говядины с фасолью оказался восхитительным, как и фаршированный картофель с нежнейшей печенью, и я, поднося ложку ко рту, поняла, насколько голодна.
Некоторое время мы ели в тишине. Слуг не было, поддерживать видимость общения было не нужно. Однако, когда я отложила ложку - от вкусноты даже настроение поднялось немного, - Люк сообщил:
– Я общался с Василиной по поводу официальной церемонии. Пришлось поменять планы из-за смерти Луциуса.
– Как интересно, - вежливо откликнулась я. Он усмехнулся, и я опустила глаза. Все же Кембритч обладал воистину сногсшибательной харизмой, и было очень трудно не откликаться на его умение видеть иронию даже в напряженных ситуациях.
– Она согласна в ближайшие дни через пресс-службу заявить, что с Луциусом была достигнута договоренность о нашем с тобой браке и что в знак уважения к воле покойного монарха бракосочетание будет произведено сразу после окончания срока траура.
– Правильно. Прикроем почившим наши грешки, - пробормотала я с изрядной долей едкости. Люк не разозлился. Он вообще проявлял удивительное терпение, и для меня служило определенным развлечением проверять границы его выдержки.
– Почивший, - сказал он с тем же ехидством, - был бы очень рад. Если учесть, сколько усилий он приложил, чтобы этот брак все же состоялся.
– Бедный Кембритч, - протянула я, - принудили жениться.
– Я не против, - хрипловато сообщил он, - даже несмотря на то, что семейная жизнь началась не гладко.
– Нравится терпеть боль, Кембритч?
– мое терпение кончилось раньше, и потек самый настоящий яд.
– Злая девочка, - снова усмехнулся он, и я едва не запустила в него картофелем - я понимала бы его раздражение, злость, агрессию, но этот юмор и смешки делали мое поведение несерьезным, и злили - потому что выглядели так, будто причина ничтожна, а я просто капризна и глупа.
– Мне сказали, ты ходила сегодня к Софи, - продолжил он, потому что я молча полосовала несчастный картофель.
– Что решила?
– Что на ее месте должен был быть ты?
– предположила я хмуро. Люк дернул уголком рта.
– Если бы заслужить твое прощение было бы так просто.
Я и это проигнорировала.
– Если ты о том, буду ли я настаивать на ее удалении из замка - нет, не буду. И я понимаю, почему ты ее оставил.
– Это радует, - хрипло проговорил Люк.
– А меня не радует, что меня обсуждают все, кому не лень, - отчеканила я, слыша уже, как злость начинает звенеть и в голосе.
– Прости.
Я ткнула ножом
– Ты поставил меня в совершенно чудовищную ситуацию.
– Прости.
– Нет, не прощу, - нервно проговорила я, чувствуя, как снова вот-вот потекут слезы.
– Это все дурная, глупая, ни к чему не ведущая игра. Изображать, что все нормально. Кто мне все эти люди, что я должна оправдываться перед ними и держать лицо? Почему я должна это делать, когда виноват ты? Я здесь совсем одна, заперта в этом замке, и это было бы не так жутко, если бы у меня был ты, но у меня и тебя нет!
– Я есть, Марин, - сказал он, вставая.
– Да нет, нет же!
– крикнула я, опираясь ладонями на стол и тоже поднимаясь.
– Я никогда не смогу этого забыть, Люк! Боги… как же я тебя ненавижу! Ненавижу!
Я, захлебываясь слезами, дернула скатерть в сторону - драгоценный фарфор полетел на пол вместе с обедом, зазвенели серебряные приборы, с жалким звяканьем треснула огромная супница - от нее по паркету покатилась волна супа. Люк в одно мгновение оказался рядом со мной, сжал, касаясь губами щеки - а я опять впала в истерику, и даже вспомнить не могу, что я кричала в этом болезненном, горячечном состоянии.
– Кричи, плачь, - говорил он хрипло мне в губы и впивался в них поцелуями, когда я на мгновение оказывалась способной его услышать и понять, что происходит, - что угодно, Марин, что угодно…
Я пришла в себя, когда он уже тяжело дышал и сладко сжимал меня, прижимая к столу и целуя так, как только он умел - что сознание уплывало вместе с волей и способностью мыслить. Дернулась, со злостью укусила его за губу, оттолкнула.
– Нет!
– крикнула, сжимая кулаки. И уже спокойней добавила.
– Нет, Люк. Нет. Нет!
Он вытер тыльной стороной ладони кровь с губы, вздохнул возбужденно, шагнул ко мне - и я приготовилась драться, когда скрипнула дверь - мы дружно повернулись туда. Люк грязно и разочарованно выругался, рявкнул - убирайтесь! Ирвинс, застывший в проеме, лихо удерживал на закачавшемся подносе пятью пальцами целый чайный набор. Он бы и рад, видимо, был сбежать, но оцепенел от увиденного. На лице его была такая неописуемая смесь ужаса и изумления, что я фыркнула, сдерживая смех и сама поражаясь сумасшедшим сменам настроения, закрыла рот ладонью и быстро вышла мимо него из столовой.
Кажется, недавно я назвала семейную жизнь скучной. Клянусь, прыгать с парашютом было менее экстремальным.
Глава 8
Вечер понедельника, 30 января, Блакория, Северные горы
Данзан Оюнович Черныш хрустел сочным яблоком, хотя очень хотелось налить себе воды. Но он не рисковал. Вечером в четверг его почти до кругов в глазах сдавило обрушившимся мощным проклятием, и он ничего не смог ему противопоставить. Щиты оно прошило, словно их и не было. И теперь, пока он не разберется, как проклятье снять и можно ли снять его вообще, придется жить так… на капельницах и фруктах с овощами.