Клад монахов. Книга 2. Хозяин Верхотурья
Шрифт:
Семен от кумышки захмелел быстро: хоть он и наелся того, что было на столе до отказа, но мутная, обжигающая жидкость все-таки взяла свое. Он едва понимал все то, что проделывали с ним Дарья и Варька, хихикая и издеваясь, когда затаскивали на сеновал. Семен был счастлив: все мысли его были заняты только одним… Варька, подмигнув подружке, пошла домой.
– Ну, муж мой, Семен Колобов, бери свое! – Дарья горько усмехнулась, понимая прекрасно, что здесь всё шито белыми нитками. Но ради будущего ребенка, она должна доиграть свою партию до конца… Поэтому быстро разделась и легла рядом на душистое сено.
Уж на что Семен был сильно под хмельком, хоть и это несомненно придало ему некоторую храбрость, но тут, увидев прекрасное голое тело жены, не удержался. Это было нечто большее, чем хмельная жидкость. Это было живое и влекущее к себе тело! Когда же его руки коснулись полных грудей ее, которые она сама подставила под его руки, и начали ощупывать, изучать и гладить все овалы и впадины тела, нечто ранее невиданное зажглось где-то там, внутри… Он и не заметил, что чьи-то нежные руки сами направили его туда, куда нужно. Как все произошло, Семен и не понял, но отдавшись ранее неведомому чувству, он уже боготворил эту женщину, подарившую ему взрыв блаженства, дарованное ему Всевышним и его женой…
– Я люблю тебя! – самозабвенно шептал он слова, которые когда-то где-то слышал, но никогда ранее не говорил и не мыслил говорить. Нечто невообразимо новое заставляло его касаться ее губ, тела и испытывать целую симфонию чувств.
– И люби! Ведь я – жена твоя… – будто во сне слышал слова, звучащие внутри него, словно песня.
Что он еще делал и как уснул, потом никак не мог вспомнить. Однако когда проснулся, снова увидел голое тело лежащей рядом Дарьи, смешанное с запахом сена и неожиданно понял: этот запах он полюбил на всю жизнь! Прикрыв глаза, пытался вспомнить все, что вытворяла с ним Дарья, основательно обученная Сысоем, и удивлялся, приятно улыбаясь.
Сама же Дарья лежала рядом, притворившись спящей, и одним глазком наблюдала за мужем, тоже невольно увлекшись воспоминаниями прошедшей ночи. Когда же он, осторожно положил свою руку ей на живот и погладил его, сильное влечение, подогретое яркими воспоминаниями прошедшей ночи, вспыхнуло в ней с новой силой, очищая от всего злого и грязного, что досталось от Сысоя. Когда же их губы, изогнутые в улыбке, встретились, ночное приключение повторилось с новой силой, более яркой и возвышенной…
– Косподи, блакодарю тебя! – прошептал проникновенно Семен. Чувствуя свою вину перед Всевышним, бывший монах по достоинству оценил ту благодать, которая была ниспослана ему перед страшным наказанием. Кроме этого, он был благодарен и жене, одарившей его такой любовью, и теперь отдыхавшей рядом, после того, как все кончилось. – Я хоть узнал, что это такое… Какая она быват… Ента любовь!
Глава 2. Конец прежней жизни
1.
Конец октября 1918 года, г. Пермь.
– Давай, Сысой Минеич, заходь! – молодой посланец, с которым Сысой добирался до командарма Мостового, махнул ему рукой с подножки вагона, где располагался штаб.
Обойдя в вагоне вестового, Сысой незаметно вытер пот со лба тыльной стороной ладони и вошел в открытую дверцу.
– Можно, Серхей Серхеич? – Сысой сознательно пренебрег правилами обращения младшего к старшему по званию вовсе не потому, что не знал или не соблюдал их. Наоборот, всячески приветствуя все формы возвышения начальства над подчиненными, он сам стремился к тому, чтобы побыстрее занять их место. Но сейчас он был виноват, и спасти его могло только что-то необычайное. Хоть Мостового, тогда еще не командарма, а простого подпольщика-большевика, Сысой знал по тюрьме, когда тот был простым Ионой Моисеевичем Зиренштейном, но сейчас на это знакомство не очень рассчитывал, чувствуя свою вину в провале операции в Верхотурье.
Невольно вспомнилось революционное прошлое, когда судьба свела его с Ионой и то, как вдохновенно старший товарищ рассказывал молодому Сысою о том, каким должно быть коммунистическое будущее, где «никто станет всем»… Тогда тюрьма невольно их сблизила: Сысой даже привязался к своему сокамернику как родному отцу и как губка впитывал все новое, которое поведал «товарищ Мостовой», близко знакомый с «товарищем Троцким». И знакомство это очень пригодилось потом, когда понадобились Троцкому такие люди, как Мостовой и Сысой. Вот так и стал он комиссаром отряда Красной Гвардии.
– А-а, Сысой! – Мостовой в защитном кителе и голифэ, с бородкой и усами под Троцкого, быстро подошел к Сысою и пожал ему руку. Сысой еще не знал, что решение сменить гнев на милость пришло ему спонтанно только сейчас: едкая усмешка еще блуждала на лице, говоря наблюдательному человеку о том, что поступок Сысоя просто так ему не будет прощен. И Сысой это скорее почувствовал, чем увидел. – Слышал, слышал… Как же ты упустил целый полк белогвагдейцев? И что прикажешь мне с тобой делать?
Однако комиссар тут же понял, что хитрый Мостовой хотел руками самого Сысоя разделаться с ним, но не учел того, что тот за время тюремного общения на каторге успел хорошо изучить своего напарника по камере. И рыжая бестия принял игру. – Ну, раз так? Не хошь наказывать сам, ладно, я тобе помоху! Щаз хлавное – сбить пыл в самом начале и во всем повиноваться…
– Ну, чо, виноват, батько, руби шею! Крухом виноват: прости, дурака, Серхей Серхеич! – и Сысой вытянул шею, нагнув ее перед командармом. – Руби!
Мостовой смутился: перед таким напором он всегда пасовал.
– Ладно, повинну голову меч не сечет! – уже милостиво произнес он, слегка потрепав по Сысоевой шее. – Так как ты думаешь, куда они могут пойти?
Мостовой, уже остыв, подвел виновника к карте. Однако тот, уставившись в огромную карту, как баран на новые ворота, фыркнул про себя. – Да пошел ты куда подальше со своими кружочками и флажками. На хрена мене енто?
И тут с его языка сорвалась спасительная фраза, которую любил говаривать Петрищев. – Я ить кикидемиев-то не кончал! Откель жа я знаю?
– Вот-вот… А должен бы! – как бы между прочим заметил Мостовой и подошел к своему столу, раскурил трубку, рассматривая своего подчиненного. – Вот она, матушка Гусь! Гядом со мной стоит мужик, котогый в военном деле ни хгена не понимает, но в доску наш! И так вот повсюду…
– Дак оне, енти охвицера, ишь чо удумали… – почувствовав нависшую угрозу каким-то звериным чувством, Сысой начал оправдываться. – Полк вместя с монахами провели под рекой по подземному ходу. А потом его же и взорвали. Хитрушшия сволочи! Вот так и омманули… Вот ежели ба оне воевали с такими же как оне сами, тоды ба мы посмотрели, кто из них умнея!
От последних слов виновника, Мостовой неожиданно встрепенулся. Глаза его заблестели, на лице появилась хищная улыбка. Он быстро подошел к Сысою и обнял его за плечи.
– Сысой, дгуг догогой! Да ты совсем не понимаешь, что щаз мене подсказал! – к удивлению Сысоя, Мостовой быстро подошел к шкафчику, вынул оттуда бутылку водки с двумя стаканами, поставил их на стол. Отложив в сторону трубку, налил по полстакана водки. – Ты, может и сам того не понимаешь… Ведь ты меня спас! Так выпьем же за успех!