Клад Соловья-Разбойника
Шрифт:
Напевшись песен, вдоволь наплясавшись под звуки гудков и гуслей, парни и девушки тут же, на склоне холма, весело распеленали плетеные кошницы со снедью. После первой чаши с медом жизнь стала еще прекраснее, добрее улыбнулся великий Ярило, бездоннее и ласковее стали небесные глаза Лады, и даже свирепый Позвизд, не решаясь нарушить светлое торжество Перуновой невесты, потуже затянул свой кожаный мешок с ветрами и бурями.
Девушки, пошептавшись, незаметно окружили Бажена и вдруг разом накинулись на него. С криками, визгом, бестолковой толкотней живой клубок молодых горячих тел покатился по склону к синеющей внизу воде. Остальные парни, враз забыв зачашные разговоры, кинулись выручать товарища, но было поздно - Бажен, нелепо взмахнув рукой с зажатой в горсти чашей, взлетел вверх и с криком рухнул в реку.
Зычно ухнул развеселившийся Водяной царь, заплескала смехом жена его Белорыбица, звонко рассыпала сверкающие брызги смешинок их дочь Параська, и все это вперемешку с девичьим хохотом взметнулось ввысь.
Бурей налетели парни, вмиг устроилась куча-мала с криками, смехом, дурашливым воем и обжигающими прикосновениями.
А мокрый до нитки Бажен, зачерпнув полную чашу речной воды, с самым решительным видом выбирался на берег.
– Улита, беги!
– закричали девушки.
Хороводница заполошно вскинулась, сделала несколько резвых скачков вверх по склону и, оглянувшись на Бажена, замедлила бег.
– Беги!
– кричали девушки, и почти каждая из них хотела бы оказаться на месте Улиты, ведь по обычаю предков парень, обливший девушку водой в первый день Красной Горки, должен жениться на этой девушке.
Кто не сделает этого - станет лихим обидчиком, поругавшим девичью честь...
Спохватившись, что излишняя медлительность может быть понята как нескромное стремление заполучить завидного жениха, Улита припустила во весь дух, но Бажен был уже рядом, и вот упругая струя холодной воды мягко ударила в ее спину. Девушка вздрогнула, разом остановилась и быстро повернулась лицом к парню. В это самое время внизу, у реки, возникла и широко полилась песня.
Как из улицы идет молодец, Из другой идет красна девица.
Поблизехоньку сходился, Понизехонько поклонился.
Парни и девушки, забыв кучу-малу, дружно поднимались на холм, песня приближалась, росла, заполняла светлый весенний мир.
Да что возговорит добрый молодец:
Ты здорово ль живешь, красна девица?
Я здорово живу, мил-сердечный друг.
Каково ты жил без меня один?
Поющие окружили счастливую пару и двинулись по кругу, песней своей славя новую любовь. Оглушенная стуком своего сердца, одурманенная всеобщей песней, Улита была готова броситься в горячие объятья Бажена, а он, пьяный от счастья, света и вольного воздуха, хотел только одного - прикоснуться губами к ее губам; мокрые, взъерошенные, они стояли и неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Казалось, что воздух между ними накаляется, и как только он накалится до последнего предела, встретившиеся, обнявшиеся, туго переплетенные взгляды влюбленных вспыхнут ослепительно, как молния, и грянет гром...
Перун и Лада!
– догадался Микула. Это они, великие небесные боги, спустившись на землю и вселившись в тела Бажена и Улиты, дарят людям любовь и учат их быть счастливыми. Значит, не напрасными были его радостные предчувствия, и скоро, совсем скоро сердце его прозреет и угадает ту единственную, которая сможет подарить ему свою любовь. И тогда он, Микула, зачерпнет полную чашу речной воды и бросится вверх по склону холма за свои счастьем.
Клад Соловьиный
Выгребая против течения Сухоны, Бессон и Быкодер добрались, наконец, до приметного издали яра и, схоронив лодку в прибрежных кустах, вскарабкались по крутому склону. Здесь, на сухом песчаном пригорке, стоял под сосной шалаш, чуть заметно курился догоревший костер, возле которого устало ютились сонные от долгого сидения дозорщики.
– Будьте здравы!
– радостно приветствовал их Бессон.
– И вам того же, - отвечал пожилой дозорщик.
– Все ли ладно?
– деловито спросил Быкодер.
– Спокойно, - заверил пожилой, поднимаясь на ноги.
– Да кому тут плавать-то?
– сказал, зевая, его молодой товарищ, лежавший возле шалаша на куче веток.
– Дикое место.
– На то и дозор, что место дикое, - поучающе выговорил Бессон.
– Вот и доглядывай, а мы домой, - молодой встал на ноги и, подхватив копье, стал спускаться к реке.
– Удачи вам, - сказал с улыбкой другой дозорщик и двинулся следом.
Вскоре их лодка выскользнула из-под кустов и ходко двинулась по течению Сухоны. Через малое время умолк плеск весел, сонная полуденная тишь повисла над пустынной рекой, и казалось, ничто и никогда не сможет уже поколебать и нарушить это первобытное безмолвие.
Дорог был хлеб в здешних лесных местах, но все же первым делом Быкодер сноровисто отхватил от каравая немалую краюху, щедро посыпал ее солью и, углубившись в лесную чащу, с поклоном положил дар свой на мягкую моховую подушку: прими, Дед Лесовой, да оставь меня с головой, не води меня, не урочь, да гони лешаков своих прочь:
– Деда уважить - первое дело, - сказал Быкодер, вернувшись к шалашу.
– У нас под Муромом тоже леса страшенные, так без подарочка в чащу лучше не суйся.
– Слыхал я о ваших лесах, - отозвался Бессон.
– Там, говорят, Соловей-Разбойник пошаливает.
– Разбойник: - передразнил Быкодер.
– Люди языками своими долгими ботают*, а ты веришь.
Почувствовав недовольство товарища, Бессон выжидающе молчал. Быкодер лег возле шалаша на кучу веток, раскинул утомленные весельной работой руки.
– То не люди говорят, а попы грецкие.
– А им что за дело?
– удивился Бессон.
– То-то и оно, что дело, и дело это давнее. Считай, два века минуло, а они все злобятся:
– На кого?
– не понял Бессон.
– Да ты расскажи, нам все равно до завтрашнего полудня время коротать.
– Ну, слушай, - согласился Быкодер, поворачиваясь лицом к товарищу.
– Как вздумал Владимир, князь киевский, обуздать вольных славян, а для того переменить веру на Руси, приказал он посечь священные кумиры старых богов. То было мигом все исполнено. Перуна же, заглавного бога славянского, привязали к конским хвостам. Избивая железными палками, потащили его с горы и бросили в Днепр. С великим плачем бежал по берегу киевский люд, и все кричали: