Клад стервятника
Шрифт:
Оттуда рысцой прибежали двое. Безликие. Военные в шлемах с опущенными забралами, но со знаками различия российской армии на лобных выпуклостях. Не интербригадовцы.
Тот, что поменьше, вежливо попросил человека проследовать… Он молча проследовал. В борту большого вертолёта светился прямоугольный проём люка, приглашающее открытого.
Лицо того, кто выглядывал в этот люк, маской не скрывалось. Человек узнал это лицо… Он резко остановился и молча уставился на этого другого человека, ожидавшего его внутри вертолёта.
— Влезай, герой Чёрного
И человек, по-прежнему ни слова не произнеся, скинул с плеч рюкзак, сунул его в люк и сам следом в кабину полез. Тот, кто его приглашал, посторонился, сел в кресло. Когда гость оказался целиком внутри, указал ему на другое кресло, напротив, и протянул наушники. «Диафрагма» люка тотчас сомкнулась, и турбины «Ми» взревели…
Вертолёт летел в ту сторону, куда до этого шёл по земле человек.
Двое сидели в просторном салоне. Никого, кроме них, не было в нём. Именно салоне, а не кабине, хотя снаружи вертолёт выглядел обычным десантным.
В наушниках подхваченного с поверхности Предчернья человека зазвучал голос другого человека…
— Прикинь, Паук, когда-нибудь легендам о нас будут внимать наши далёкие потомки. Начинаться эти сказки будут как-то так… Давным-давно, когда человечество ещё жило только на Земле, немерено расплодилось и кучу проблем поимело на свою задницу, нашлись человеки, которые искали-искали способы проблемы эти порешать и таки нарыли их. Правда, им для этого кучу других человеков угробить пришлось, но чего не сделаешь во имя будущего человечества. Того самого будущего, которое для нас сегодняшним днём зовётся… Ну, ты совсем друга забыл, Котомин, целый год в отпуске по миру шастал, а ко мне не забежал!
— Да, к тебе забежишь. Кремль — это даже не особняк на Рублёвке… Мы, сталкеры, как-то больше по зонным аномалиям специалисты, а не белого света, — поудобнее располагая неразлучный, верный лучемёт в соседнем кресле, ответил человек, не сомневаясь, что микрофон уловит, а провода донесут его слова. — Удивил, Бедлам. Я думал, что отучился совсем, когда-то принял очень правильное стратегическое решение ничему не удивляться… но ты мне удружил. Вот что значит, старая дружба не ржавеет.
— Это да, поди догадайся, в кого вырастут ученики гуманитарной гимназии… Ну, хотел бы, зашёл бы. Неужто на меня до сих пор дуешься, что сдал тебя со всеми потрохами?
— Что сдал, не обижаюсь. Привык с детства. Опять ты меня, Бедлам… хм… крайним сделал. На самую трудную роль определил. Но одолел ковбой путь, не сломался хребет у его лошадки. Где только не доводилось пропадать ветерану репортажной журналистики! Я злился из-за того, что не рассказал ты мне всё в открытую, как друг — другу… а потом перестал. Правду по-настоящему прочувствовать только в Зоне можно. Скажи, а тебе правду тоже в Зоне открыли?
— Не-а. В Предзоньё, Я в Зоне ни разу не был и не собираюсь. В башку к ней лазить — это ваша с Ленкой работа. У меня другая функция была… и есть. Теперь уж тебе всё можно рассказать. Молодчина, что выжил. Нам без тебя сейчас куда тяжелее пришлось бы.
— Ты хочешь поделиться свежей инфой?
— Инфа далеко не новая. Просто она была не просто совсекретная, а запредельно секретная. Или ты думаешь, Паук, что я от нечего делать пропихивался в президенты? Жажда власти, то, сё? На фиг оно мне было надо, публичным политиком становиться, мне и закулисной власти хватало… пока нужда не заставила.
— Что-то случилось, чего я не знаю?… — Високосный год, однако. Тяжёлый будет… Впрочем, когда это у нас лёгкие годы бывали. Вот оно как на самом деле, Котомин. Люди раньше никогда не сомневались, что реальность рождает виртуальность, а не наоборот. Если же мы позволили чьей-то фантазии породить иную реальность, в которой нам же скоро придётся как-то выживать… стоит ли удивляться, что она не будет такой, как прежде. И стоит ли ждать, что новый мир будет к нам относиться лучше старого…
— Да ты это… э-э… витийствовать навострился, Бедлам! Профессиональная болезнь президента?
— Она самая… Вижу, вижу по глазам, о ком хочешь спросить. Жива она, здорова, по-прежнему в строю. Сейчас далеко, не успела к отлёту, когда о твоём появлении с внешней стороны красной линии наблюдатели просигнализировали. Мы очередной спутник подвесили над Зоной, висит пока, не падает, и по спецсвязи нынче пробиться можно… Короче, встретишься позже, когда она из Житомира вернётся. Ленка тебе, кстати, подарочек приготовила, по секрету скажу. И не выдам, что именно… Подразню тебя, Кот, по старой памяти. Я б тебе тоже вручил подарок, но моей первой власти пока что недостаточно, чтобы упрямую четвёртую власть в массовом порядке построить.
— Это ты о чём, Боря?!
— Это я о золотом шаре, призе международной ассоциации журналистов. Уж кто-кто, Луч, а ты его заслужил. По праву! За свой… э-э… несостоявшийся лучевой репортаж.
— Ха!.. «Голден Глоуб», говоришь? Очень символично, что золотой шар. Особенно в глобальном смысле… Ну, я его точно никогда не получу, ведь я больше не репортёр, а сталкер.
— Не прибедняйся, Ник! Тебя по-прежнему хлебом не корми, журналюга, дай только словами поиграться… Слушай, интересно, какая же у сталкеров высшая награда за мастерское выполнение профессиональных обязанностей?
— О-о, это самый простой вопрос из всех, на которые мне волей-неволей пришлось ответить с того дня, как я заявился к тебе в мегавиллу и попросил организовать переход… Насколько ты помнишь, одна наша общая знакомая надо мной подшутила на полный вперёд, заинтересовала Чёрным Краем.
— А такая премия есть?
— Ешё бы. Нету хабара ценнее.
— Это какой?!
— Жизнь…
г. Николаев, декабрь 2008 г. — 25 апреля 2009 г.
(за семнадцать лет до 2026-го…)