Клад
Шрифт:
И мы спустились по разбитым ступеням в темноту и сырость мрачного подземелья. Дядя Коля включил фонарь и повел лучом по сырым стенам. Ой, как мне здесь не понравилось! Полуразвалившиеся своды, какое-то зловещее капанье в углу, ниши с древними покойниками, мраморные плиты в трещинах и паутине. Я как подумал, что Лешка здесь пережил, меня прямо затрясло.
И маму тоже — она обхватила его и прижала к своему боку. Но Лешка, выскользнув из ее руки, подошел к одной из плит, закрывающей нишу с саркофагом, дядя Коля осветил ее фонарем, и мы с трудом разобрали выбитую
— Ну и что? — спросил папа.
— Дома расскажу, — ответил Алешка. — Отворачивай винты.
Действительно, плита была привинчена по углам большими медными винтами. Позеленевшими, навек вросшими в камень.
— Может, не стоит? — осторожно сказал дядя Коля. — Не будем тревожить прах вашего предка? — Алешка с обычной выразительностью пожал плечами:
— Останешься без круглых колес и без гусениц.
— Ну, ладно, — вздохнул дядя Коля. — Если что не так — ты отвечаешь… Свети.
Он попробовал винты отверткой — не вышло. Взял зубило и стал постукивать по нему молотком… Чуть стронулся один винт, другой… дядя Коля навалился на отвертку, и первый винт с сухим скрипом полез из камня.
— Придерживайте плиту, — глухо, прерывисто дыша, сказал дядя Коля. — Делать нам, дуракам, нечего! — Мы с папой ухватились за плиту и почувствовали ее тяжесть. Последний винт вылез с визгливым скрежетом, и мы, чуть приподняв плиту, сдвинули ее, опустили и прислонили к стене. За плитой было темное отверстие, из которого пахнуло ледяным холодом. Я отодвинулся подальше — все-таки было немного страшновато. Я думал, что сейчас увижу босые костлявые ноги скелета… Но когда дядя Коля направил фонарик вглубь, там показался черный каменный ящик…
— Гроб, — гулко сказал Алешка.
— Саркофаг, — поправил его папа. В «ногах» саркофага, с самого края, стоял какой-то темный бесформенный предмет.
— Портфель, — сказал Алешка недрогнувшим голосом. — Или сумка.
— Саквояж, — шепотом поправил его папа. — И тут по ступеням с грохотом запрыгал вниз сорвавшийся камень. Мы все тоже подпрыгнули. Но это был всего-навсего учитель. А не привидение. Он остановился на верхней ступеньке, у двери, подождал, пока камень доскакал донизу, и робко доложил:
— Сударь, там наверху какие-то люди… Вас спрашивают…
— Пусть войдут, — распорядился Алешка. — Все готово. — Подземелье разом заполнилось шумом, голосами и светом. Даже тесно стало. Как мы узнали позже, сюда ввалились представители администрации района, милиции, прокуратуры, управляющий банком с курчавой секретаршей («какашка в кудряшках» — сразу невзлюбил ее Алешка), журналисты.
Они нетерпеливо толпились и во все глаза пялились на саквояж, который пытались вытащить из ниши два здоровенных мента. Саквояж был хорош — вроде тех сумок, что так полюбили спекулянты, даже с двумя ручками. И был так же плотно набит чем-то очень тяжелым. Вспотевшие менты напряглись, ощетинились и рванули разом… И полетели в угол подвала, не выпустив из рук гнилые ручки и весь верх саквояжа, оторвавшиеся от его дна…
На пол подземелья обрушился водопад всяких сокровищ. Прямо под ноги Алешке. Он так и стоял по колена в золоте, серебре и алмазах. Под вспышками блицев…
— Во так вот! — сказал вывернувшийся откуда-то пьяный дед Пиля. — Малец, с тебя причитается, — и выразительно щелкнул пальцем по горлу.
Чего тут только не было: монеты, подсвечники, что-то вроде короны в драгоценных камнях, разные украшения, медальоны, рукоятки шпаг, усыпанные блестящими бриллиантами, какие-то шкатулки, цепочки…
И стояла тишина. Только в дальнем углу, где все еще лежали ошарашенные менты, все время что-то так и капало.
Наконец все опомнились. Стали все переписывать, описывать и складывать в брезентовые мешки, которые подставляла «кудряшка». Она вообще вела себя странно — все время топталась на месте как конь, будто писать хотела. Потом вдруг отставила одну ногу в сторону и так и стояла растопыркой, пока Алешка не ущипнул ее за лодыжку. Она взвизгнула и оторвала ногу от земли. Алешка молча поднял с этого места золотое колечко с камушком и бросил его в мешок. Управляющий сразу же погнал секретаршу из подземелья. Она заплакала от злости, но не ушла.
А на Алешку набросились журналисты, и он провел блиц-интервью.
На вопрос лысого корреспондента «Эха Москвы», что он сделает с сокровищами, Алешка со скромным достоинством ответил, что передает их в дар государству (попробуй не передай, прочитал я в его глазах).
— Какой ты молодец! — похвалил его лысый корреспондент. — Как правильно воспитала тебя мама.
— Еще бы? — гордо сказал Алешка. — У нее в крови педагогическая косточка.
Корреспондент поперхнулся и замолчал. А что тут скажешь, если в крови — косточка.
Тогда Алешке под нос сунула микрофон бойкая красавица с красными волосами («Проктер энд Гембл»):
— А что ты купишь на причитающиеся тебе двадцать процентов?
— Коммерческая тайна, — уклонился от прямого ответа Алешка и, томно сославшись на усталость, прекратил интервью.
Когда все сокровища уложили в мешки, запломбировали, поставили плиту на место, еще раз все внимательно осмотрели, мы наконец-то выбрались на свет божий.
Все кладбище было оцеплено омоновцами. Стояли машины с мигалками и бронетранспортер.
— Как бандитов ловить — не дозовешься их, — проворчал Алешка, — а как сокровища делить, они тут как тут.
Мешки погрузили в броневик, и он поехал за машиной с сиреной и мигалкой в город. Оцепление сняли. Все приглашенные разбежались по своим машинам и помчались следом. Кладбище опустело. Стал слышен шум ветра в деревьях и птичий щебет с карканьем ворон. И только бедный учитель все еще стоял в сторонке. Алешка подошел к нему и отдал пачку каких-то исторических бумаг, на которые никто из официальных лиц не обратил внимания, учитель жадно схватил их задрожавшими от счастья руками, сунул под пиджак и помчался домой. В сундук складывать.