Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
Шрифт:
– А-алиби, – передразнил Савушкин, – оставьте на потом! Отвечайте, кто такой Потя по имени Ваня?
– Первый раз слышу!
– Не лгите! Этого человека двадцать с лишним лет назад вы избивали за то, что он клеился к вашей суперкрасавице Ворониной, которая, возможно, по этой же причине сейчас получила две пули.
– Я?! Какая чепуха… У нее роман был с Вершинским. И вообще, все это так давно было и смешно.
– Так вы вспомнили? – стал припирать Никита. Рядом, скрестив мощные руки на груди, стояли Сергей и Игорь, символизируя непримиримость и ненависть к лгунам и преступникам.
– Что?! Я никого не избивал… Да, что-то мне вспоминается. Была какая-то история, не совсем хорошая, даже плохая. Пацаны из-за
– А у меня есть показания, что вы участвовали в этой драке, – взял на арапа Савушкин. – Точнее, в избиении…
– Откуда? – с недовольством спросил Аркаша, и Никита понял, что он на верном пути.
– Позвольте пока не говорить. А расскажите все сами: когда это примерно было, сколько человек участвовало в избиении, в какую школу потом ушел этот избитый «конкурент».
– Хорошо, – после паузы согласился Колессо и горько усмехнулся: – Все равно уже никто не подтвердит моих слов.
– Кроме одного человека.
– Да, конечно… Все это устроил Вершинский, он был лидером и просто не терпел, когда кто-то шел наперекор. Однажды, например, сказал: все стрижемся наголо. И никто не посмел отказаться. В другой раз ввел моду: все приходят в школу в джинсах и кирзовых сапогах. Банда ковбоев! Анохин всегда тут же за ним, тот же Безденежный, Заморёнов – «шестерка». А тогда он сказал: какое-то чмо пристает к Ирке Ворониной. Вроде она не знает, куда от него деваться. Чуть ли не изнасиловал. А он действительно был недоносок: ярко-рыжий, в очках, манеры какие-то девичьи… В общем, пацаны таких, сами знаете, изначально не любят, особенно в переходном возрасте. Вершинский сказал тогда: «Этого урюка надо хорошо проучить! Пойдем все, мол, честь класса страдает…»
Колессо вздохнул, попросил сигарету, порывисто затянулся, сморщился, тут же потушил. Лысина его блестела под светом лампы: было двенадцать ночи…
– Потю мы отловили после уроков, мол, пойдем, поговорим. Отвели в подворотню. Вершинский сказал: пусть каждый его ударит… Стыдно вспоминать… Он потом ушел из нашей школы. Нет, фамилию не могу вспомнить…
– После этого вы еще били его?
– Я не знаю, я в этом не участвовал… Может быть. Мы тогда, в восьмом классе, были слишком жестоки. Мы щеголяли друг перед другом в цинизме, наглости, нахрапистости. Вы же видели Вершинского, он не изменился, он всегда рвал в жизни зубами. Какой-то там заимел пояс по карате, бил страшно, хорошо поставленным ударом. Он был умен, хитер, беспринципен. Подонок. Но мы обожали его. И даже уголовник Безденежный считался с ним и боялся его… Помните Алекса из «Заводного апельсина»? Изощренная и немотивированная жестокость… Это он.
Наутро Никита попросил Кошкина купить девять апельсинов.
– Надо навестить потерпевшую, я справлялся, ей уже гораздо лучше.
Ираиде уже разрешили сидеть. Она принимала гостей из угрозыска в шелковом китайском халате.
– Зачем так много апельсинов? – удивилась она презенту.
– Ровно девять, – ответил Савушкин со значением.
Она напряглась, как будто над ней замахнулись кнутом.
– Вы считаете, что я виновата в их смерти? – Ее голос дрогнул.
– Расскажите все, что знаете про Потю, Веню, Веника…
Она разрыдалась, неожиданно, бурно, и даже привычный к подобным эксцессам Никита растерялся.
– Боже, неужели это он?! Какое-то проклятье… Всю жизнь меня преследует… Это все Вершинский, петух самовлюбленный. Да, они поиздевались над ним. Он мне все в красках рассказывал, как по его команде «бараны» мучили, куражились над этим Веней. Дурачок несчастный, объяснялся мне в любви, цветы совал, какие-то стишки на бумажках. Я потом показала их Саше. Он злился и хохотал. Он не умел писать стихи, но он подчинял себе всех, кого хотел… И тогда он пообещал, что Потя-Веник, он такую кличку ему дал, станет главным чмом школы. Дикая подростковая жестокость… Вы хотите знать, как я относилась к этому? Мне было немножко жутко, я боялась, как бы не переборщили, не убили… И все же льстило, что из-за меня весь класс готов на карачках ползать… Да, «заводные апельсины»… Перед тем как уйти в другую школу, этот Потя подстерег меня, я испугалась, такое непривычно страшное лицо было у него. Но он даже не прикоснулся ко мне. Он сказал лишь одну фразу: «Самый страшный грех – это предательство любви». Значит, все это время он хотел отомстить… Неужели все это время он так ненормально любил меня? – потухшим голосом пробормотала Ираида.
– Любовь как сон. Но этот сон лучше заканчивать пробуждением… Похоже, через двадцать с лишним лет вы таки пробудили зверя. Кстати, как его фамилия? – уточнил Савушкин.
– Поташов…
– Он же – Вельямин Кассио, – добавил Никита.
Ираида не отреагировала, замедленно, будто палата была заполнена вязкой жидкостью, подобрала ноги, легла, отвернулась к стене…
– Едем брать! – коротко сказал Савушкин.
– Может, священника с собой взять? – предложил Игорь.
– Такого еще в практике криминалистики не было, – заметил Сергей.
– Ничего, обломаем и без церкви, – мрачно пообещал Никита.
Поташова-Кассио арестовали ночью на квартире. Для него это было полной неожиданностью. В считаные секунды выбили дверь, навалились на хозяина, замкнули за спиной наручники. Придя в себя, он, похоже, пытался применить свои гипнотические умения, но молодежь быстро раскусила эти планы: Сергей ткнул дубиной под дых, а Игорь с самым серьезным видом нарисовал шариковой ручкой на лбу Поташова крест.
В эту же ночь его допрашивали в управлении. Он молчал. Только на третий день Поташов презрительно поинтересовался:
– И как же вам удалось меня вычислить?
– Вы зарвались, Поташов, или, как там вас, Кассио. Вы посчитали себя богом, а это великий грех, который надо искупать. Мы проверили вашу биографию, узнали много интересного. Например, что полгода служили офицером в органах внутренних дел, уволились, не сдав служебное удостоверение, которое использовали для того, например, чтобы проникнуть в кабинет Вершинского и заложить взрывное устройство. Вы неплохо тогда загримировались, нацепили контактные линзы. Я помню, как вы слегка задели меня на входе… Высший шик у профессиональных диверсантов! Но вы забыли, что перед тем, как взять вас в органы внутренних дел, вам сделали спецпроверку, и все школы, где вы учились, нам были известны. В том числе и школа № 2773. В нашей беседе вы скрыли этот факт. Не скрою, нам очень трудно было поймать вас. Мы подозревали по очереди всех одноклассников, а они погибали один за другим. Трудно было с точки зрения человеческой логики понять причины зверских убийств. Такая изощренная, выношенная месть, как настоянный яд…
Поташов саркастически рассмеялся:
– Да что вы понимаете в мести? Это самое кроветворное средство для организма, она – живородящее деяние, это самый великий стимул, она вела меня по жизни, и все, чего я достиг, господа сыщики, – благодаря ей! Да, я послужил в органах, хотел почувствовать власть, но быстро понял, что это всего лишь жалкое превосходство перед пьяницами и бомжами. Я получил философское и медицинское образование, развивал биоэнергетические способности и стал «сенсом» высшей категории; теперь я могу уйти в Астральный мир! Я могу равно как излечить, так и искалечить, совершенно не прикасаясь пальцами – моим оружием стало мое «поле»…