Кладбище домашних животных (другой перевод)

Кинг Стивен

Джуд окликнул его:

— Иди сюда, Луис. Я тебе кое-что покажу.

Они подошли к третьему ряду от центра. Здесь круговое расположение могил, почти невидимое снаружи, было очень заметным. Джуд остановился перед маленьким куском шифера, повалившимся наземь. Нагнувшись, старик бережно поставил его обратно.

— Тут было что-то написано, — сказал Джуд. — Я поставил этот камень сам, уже давно. Я похоронил здесь своего первого пса, Спота. Он умер уже старым, в 1914-м, когда началась великая война.

Захваченный мыслью о том, что это кладбище старше многих кладбищ, где похоронены люди, Луис подошел

к самому центру и осмотрел некоторые могилы. Надписи почти не читались, и большинство плит ушло в землю. Трава совсем скрыла одну из могил, и, когда он раздвинул ее, раздалось недовольное шуршание, словно звук протеста из земных недр. Кругом ползали жуки. Он почувствовал легкую дрожь и подумал: «Бут-Хилл для животных. Что-то мне здесь не очень нравится».

— Как давно это все началось?

— Не знаю, — сказал Джуд, глубоко засовывая руки в карманы. — Оно уже было, когда умер Спот. У меня была тогда куча друзей. Они мне помогали рыть яму для Спота. Рыть здесь нелегко — земля чертовски твердая, ты знаешь. И я тоже помогал им. — Он прервался и поднял вверх палец. — Здесь лежит пес Пита Лавассера, если не ошибаюсь, а вот здесь — трое котят Альбиона Гроутли, все в ряд. Старик Фритчи разводил голубей. Мы с Элом Гроутли и Карлом Ханна похоронили тут одного из них, которого загрызла собака. Он лежит здесь. — Он задумался. — Я остался последний из этой компании. Все уже умерли. Никого нет.

Луис ничего не говорил, только стоял, глядя на звериные могилы, засунув руки в карманы.

— Каменистая земля, — сказал Джуд. — Здесь ничего не растет, самое место для трупов.

Тут Гэдж заревел, и Рэчел бросилась к нему и подхватила на руки.

— Он голоден, — сказала она. — Я думаю, нам пора возвращаться, Лу. «Ну, пожалуйста», — просили ее глаза.

— Конечно, — сказал он. Он снова надел рюкзак и оглянулся на Рэчел, которая засовывала туда Гэджа. — Элли! Эй, Элли, где ты там?

— Вон она, — сказала Рэчел, показав на валежник. Элли карабкалась на него, как обезьянка.

— Эй, крошка, ты хочешь перейти на ту сторону? — позвал ее почему-то встревожившийся Джуд. — Сейчас сунешь ногу не в ту дырку, и эти старые коряги упадут и сломают тебе лодыжку!

Элли тут же спрыгнула.

— Ой! — крикнула она и побежала к ним, потирая ногу. Она не сломала ее, нет, но сухая ветка больно оцарапала ей кожу.

— Ну вот, видишь, — сказал Джуд, потрепав ее по голове. — Не пытайся лучше без особой надобности лезть на эти бревна. Эти упавшие деревья — они ведь живые. Они поцарапают тебя, как только смогут.

— В самом деле? — спросила Элли.

— Конечно. Видишь, как они навалены? Если ступишь на одну, то все могут повалиться.

Элли посмотрела на Луиса.

— Это правда, папа?

— Я думаю да, дорогая.

— Ох ты! — она оглянулась на валежник и засмеялась. — Вы порвали мне штаны, нехорошие деревья!

Все трое взрослых рассмеялись. Валежник молчал. Он только белел под солнцем, как и долгие годы до того. Луису он показался похожим на скелет какого-то древнего чудища, сраженного добрым и благородным рыцарем. Кости дракона, сложенные в гигантский курган.

Это почудилось ему еще до того, как он узнал что-либо про валежник и о пути, который уходил от Кладбища домашних животных в глубь лесов, которые

Джуд Крэндалл как-то потом окрестил «индейскими лесами». Еще тогда он почувствовал в этом что-то помимо причудливой игры природы. Еще тогда...

Тут Гэдж ухватил его за ухо и крутанул, радостно смеясь, и Луис забыл о всем этом валежнике и о Кладбище домашних животных. Пора было идти домой.

9

Элли на следующий день пришла к нему, опечаленная. Луис в своем кабинете работал над моделью. Это был «роллс-ройс» 1917 года выпуска. «Серебряный призрак» — 680 деталей, более 50 движущихся частей. Он был почти готов, и он уже воображал шофера, прямого наследника английского кучера восемнадцатого или девятнадцатого столетия, решительно садящегося за руль.

Он увлекался моделями с десятилетнего возраста, когда дядя Карл подарил ему пушку времен Первой мировой. Потом он соорудил почти все самолеты из набора «Ревелл», а после перешел к более сложным вещам. Дальше были корабли в бутылках, военная техника и период, когда он воспроизводил оружие так реалистически, что трудно было понять, почему оно не стреляет — кольты, и винчестеры, и люгеры, и даже «Бэнтлайн Спешиэл». За последние пять лет это были большие теплоходы. Модели «Лузитании» и «Титаника» стояли на полках в его университетском кабинете, а «Андреа Дория», законченный перед самым отъездом из Чикаго, украшал каминную доску в их комнате. Теперь он перешел к классическим автомобилям, и если предыдущий график будет соблюдаться, он надеялся, что лишь через четыре-пять лет это увлечение сменится каким-нибудь другим. Рэчел смотрела на это его единственное настоящее хобби снисходительно, с некоторым презрением; после десяти лет брака она еще надеялась, что ему это когда-нибудь надоест. Быть может, нечто в таком отношении исходило от ее отца, который до сих пор считал, как и во время замужества дочери, что зять должен лизать ему задницу.

«Может быть, — подумал он, — Рэчел права. Может, одним прекрасным утром, когда мне стукнет тридцать семь, я встану, отнесу все эти модели на чердак и брошу их там».

Тут и вошла Элли.

Вдалеке, в чистом осеннем воздухе он слышал звук воскресных колоколов, созывающих прихожан на молитву.

— Привет, папа, — сказала она.

— Здравствуй, крошка. Что-то случилось?

— Да нет, ничего, — сказала она, но ее лицо говорило о другом — что-то все-таки случилось. Волосы ее были только что вымыты и рассыпались по плечам. В рассеянном свете они казались более светлыми, чем обычно. На ней было платье, и Луис вдруг подумал, что его дочь всегда надевает платье по воскресеньям, хотя они и не ходят в церковь. — Что это ты делаешь, папа?

Тщательно полируя крыло, он стал ей объяснять.

— Погляди, — он бережно дал ей колесо. — Видишь, какие тут шины? Когда мы поедем в Шайтаун на День Благодарения на Л-1011, то ты увидишь у него такие же.

— Подумаешь, шины, — она отдала ему колесо.

— Ладно, — сказал он. — Вот если бы у тебя был свой роллс-ройс, ты могла бы говорить «подумаешь». Если бы у нас хватало денег на такие вещи, можно было бы немного поважничать. Ничего, вот заработаю второй миллион и куплю. «Роллс-ройс Корниш».