Кладоискатели
Шрифт:
– Насколько я знаю, нет, – сказал Пичи. – Он не мог оставить работу на ферме, и, говоря по правде, у него не было особенного желания попасть еще раз в такую же передрягу, как тогда среди скал. Кроме того, разве легкое дело разыскать место могилы, если при дневном свете все становится совершенно другим. И, наконец, что проку искать мертвое тело, раз не было ни малейшей надежды, что убийцы запляшут на виселице.
– Так-то так, но уверены ли вы, что там действительно был покойник? – заметил Вольферт.
– Конечно! – торжественно воскликнул Пичи Прау. – Разве он не бродит в этих местах и посейчас?
– Бродит! – воскликнули одновременно несколько голосов. Все еще шире разинули рты и еще теснее сдвинули стулья.
– Разумеется, бродит, – повторил Пичи. – Неужели никто среди вас не слышал о том, кого прозвали Папаша Красный Колпак и кого можно увидеть на сгоревшей ферме в лесу, что на берегу Саунда, по соседству с Вратами Дьявола?
– Я слышал кое-что по этому поводу, но всегда полагал, что это не более как старушечьи басни.
– Басни это иль нет, – сказал Пичи Прау, – а только ферма стоит у того самого места. Она покинута с незапамятных пор, расположена в наиболее глухом углу у реки, и все-таки тем, кто рыбачит поблизости, нередко доводилось слышать там какие-то странные звуки; и в лесу по ночам они видели также какой-то не менее странный свет, и еще доводилось им видеть, как в окне фермы показывался старик, на котором был красный колпак, и люди считают, что это дух зарытого здесь покойника. В этом доме как-то давным-давно заночевали трое солдат. Они обшарили его сверху донизу и наткнулись в погребе на старика – на нем также был красный колпак, – который восседал на бочонке с сидром, и в одной руке у него был кувшин, а в другой – добрый кубок. Он предложил солдатам отведать сидра из этого кубка, но едва один из них поднес кубок к губам, как – пых! – вспышка яркого пламени озарила погреб, и на несколько минут все три солдата ослепли, а когда их глаза, наконец, снова сделались зрячими, они обнаружили, что и кувшин, и кубок, и Папаша Красный Колпак – все, все сгинуло, и не осталось ничего, кроме пустого бочонка от сидра.
Тут офицер на половинном окладе, который успел основательно захмелеть и которого неудержимо клонило ко сну – он клевал носом над своим бренди, и его единственный глаз наполовину потух, – встрепенулся и неожиданно вспыхнул, как вспыхивает порою угасающий фитиль ночника.
– Чепуха! – воскликнул он, едва Пичи кончил рассказывать.
– Пусть так: я и сам не поручусь, что это – бесспорная правда, – отпарировал Пичи Прау, – хотя всему свету известно, что с этим домом и прилегающим к нему земельным участком и впрямь творится что-то неладное; что же касается рассказа Сэма-Грязнухи, то я верю ему не меньше, как если бы это произошло лично со мной.
Присутствующие до того увлеклись беседою, что начисто забыли о разбушевавшихся на дворе стихиях; как вдруг страшный удар грома заставил вздрогнуть их всех; сразу же вслед за ним раздался ужасающий грохот, потрясший дом до самого основания. Все повскакали с мест, вообразив, что это – подземный толчок или что вот-вот явится сюда Папаша Красный Колпак со всеми своими загробными ужасами. С минуту они напряженно прислушивались, но слышалось только, как дождь хлещет в окна и как ветер завывает между деревьями. Вскоре, впрочем, все разъяснилось: в дверь просунулась голова старого плешивого негра; белки его вытаращенных глаз резко выделялись на черном как смоль лице, которое было мокро от дождя и лоснилось и блестело, точно бутылка. На малопонятном ломаном языке он сообщил, что в кухонную трубу ударила молния.
На мгновение буря затихла; она налетала теперь яростными порывами, и в промежутках между ними воцарялась зловещая тишина. Во время одной из пауз неожиданно грянул мушкетный выстрел, и немного спустя со стороны берега донесся протяжный, похожий на вой, окрик. Все кинулись к окнам. Снова прогремел выстрел, снова донесся протяжный окрик, смешавшийся с диким завыванием налетевшего шквала, и казалось, что он подымается из водной пучины, потому что, хотя непрерывные вспышки молнии и озаряли берег мерцающим призрачным светом, все же никого не было видно.
Вдруг окно в комнате наверху распахнулось, и таинственный незнакомец закричал громким голосом. С той и с другой стороны обменялись восклицаниями на неведомом языке, и никто из посетителей кабачка не понял ни слова; затем они услышали, как окно захлопнулось, и еще какой-то страшный шум и возню, точно в комнате над их головою сдвигали и перетаскивали тяжелую мебель. Слуга-негр был вызван наверх; немного спустя появились он и старый моряк, которому он помогал тащить вниз его грузный сундук.
Трактирщик был потрясен:
– Куда вы! Неужели в море? В такой шторм?
– Шторм! – презрительно бросил моряк. – Погода чуточку расплевалась, а вы мелете что-то о шторме!
– Вы промокнете до костей, вы погибнете! – взволнованно воскликнул Пичи Прау.
– Гром и молния! – заорал морской волк. – Довольно поучать человека, испытавшего на своей шкуре, что такое смерчи и ураганы!
Робкий Пичи замолк. С берега снова донесся крик; в нем слышалось нетерпение. Присутствующие с удвоенным страхом глазели на этого бывалого моряка, который, казалось, пришел из пучины и теперь снова туда возвращается. И когда с помощью негра он медленно тащил тяжелый сундук по направлению к берегу, они смотрели на него с суеверным чувством и почти верили, что он взгромоздится на свой сундук и пустится на нем в плаванье по разъяренным волнам. Они следовали за ним с фонарем, держась несколько поодаль.
– Гасите огонь! – загремел грубый голос с воды. – Какой тут к черту огонь!
– Гром и молния! – зарычал старый моряк, повернувшись в их сторону. – А ну-ка домой! Слышите!
Вольферт и его спутники в ужасе повернули назад. Все же любопытство пересилило страх, и они остановились невдалеке. Длинный излом молнии полыхнул над волнами, и они увидели лодку, в которой было полно людей. Она находилась под скалистым мыском, вздымалась и падала вместе с набегающими валами прибоя, и при каждом взлете с нее стремительно стекала вода. Прихватив багром, ее едва удерживали у прибрежной скалы, ибо течение возле мыса неслось с бешеной быстротой. Поставив свой грузный сундук краешком на планшир лодки и ухватившись за ручку с другого конца, старый моряк пытался столкнуть его таким образом внутрь, но в это мгновение лодку оторвало от берега, сундук соскочил с планшира и, упав в волны, увлек за собой моряка. Стоявшие на берегу испуганно закричали; градом проклятий разразились люди на лодке, но и лодку и человека мигом унесло стремительной силой прилива. Воцарилась непроглядная тьма. Вольферту Вебберу, впрочем, почудилось, будто он слышит крики о помощи и видит тонущего, молящего о спасении, но когда снова над водою сверкнула молния, все было пусто: не было видно ни лодки, ни человека, не было ничего, кроме всплесков и толчеи теснящих друг друга волн.
Компания возвратилась в трактир переждать непогоду. Они снова уселись по-старому – каждый на свое место – и со страхом поглядывали один на другого. Все происшествие не заняло и пяти минут, за это время не было произнесено и десятка слов. И, глядя на дубовое кресло, они с трудом могли свыкнуться с мыслью, что то странное существо, которое так недавно еще безраздельно владело им и было полно жизни и геркулесовской силы, сейчас, очевидно, – безжизненный труп. Вот стакан – из него он только что пил, вот пепел трубки, которою он затягивался, так сказать, последним дыханием. Размышляя обо всем этом, почтенные бюргеры явственно ощутили, как непрочно наше земное существование, и после этого устрашающего примера каждому из них показалось, будто земля, которую он попирает, сделалась менее устойчивою, чем прежде.