Клан бешеных

Серова Марина Сергеевна

Понятно: ему наши сведения до лампочки, он и так уже давно все для себя решил. Мы попрощались и вышли из кабинета.

– Антон, Портянкин обязательно будет прессовать парня, – сказала я, когда мы оказались в коридоре, – просто нутром чувствую.

– Будет. Как пить дать. Его задача: найти в этом деле виновного, и по нему видно, что он его давно нашел.

– И про машину Кинделия-младшего они наверняка знают…

Мы вышли из здания полицейского участка.

– Давай сядем в мой «Мини-Купер», – предложила я.

– Зачем?

– Узнаешь.

Мы сели

в мою машину, припаркованную неподалеку от крыльца здания полицейского участка. Я включила прослушку.

– Ты что, поставила микрофон в кабинете Портянкина? – ахнул Ярцев.

Я кивнула.

– Казакова! Нас с тобой четвертуют! А потом еще расстреляют как врагов народа. Это же менты, они не дураки, сразу вычислят, кто это сделал!

– Уверяю тебя, они даже не догадаются про мой «жучок».

В это время мы увидели, как к участку своей несуразной воробьиной походкой, размахивая руками, как крыльями, шагает наша городская знаменитость. Я вышла из машины и перехватила Гриню на подходе к зданию полиции:

– Привет! На допрос спешишь?

Он кивнул.

– Иди, только говори погромче и почетче, не мямли, – поучала я.

– Зачем?

– Затем! Ни пуха тебе!..

– Ну, хорошо, буду говорить погромче. Кстати, к черту тебя!

Буйковский зашел в здание, а мы с Антоном сели в машину и припали к прослушке. Вскоре из нее донеслось:

– Харитон Харитонович, можно?

– А, Буйковский! Ну-ка, давай заходи!

– Здравствуйте.

Хлопнула дверь.

– Ну, что, Гриша, друг ситный? Ты готов? – В голосе следователя явно сквозила издевка.

– К-к чему? – Наверное, от избытка волнения наш поэт начал заикаться.

– Как к-к чему? – передразнил Портянкин Гриню. – К-к чистосердечному признанию, разумеется. Вот бумага, ручка… Садись, пиши: «Я – такой-то… такого-то числа, там-то и там-то – место укажи – на своем транспортном средстве таком-то сбил человека…» Чего сидишь? Пиши, говорю!

– Харитон Харитонович, я ведь вам уже говорил в прошлый раз: я никого не сбивал… Она сама… прямо мне на капот… Я сам так испугался…

– Так, значит, ты все-таки не готов!.. Испугался он! А девчонка не испугалась?! Ты, урод, человека погубил! Единственную дочку у папки с мамкой отнял!

Портянкин кричал так, что нам с Ярцевым через прослушку заложило уши. Затем в кабинете на какое-то время зависла тишина. Должно быть, Ха Ха соображал, как бы еще попугать нашего горе-поэта.

– Короче, так, Буйковский: или ты мне сейчас пишешь чистосердечное, вот прямо тут, не сходя с этого места, или идешь в ИВС… Знаешь, что это такое? Изолятор временного содержания. И не просто в изолятор, а в карцер пойдешь, понял?! Я тебя к таким уголовникам посажу, что тебе армия раем покажется. Был в армии, придурок? Ах, не был? Что ты там бубнишь? Один кормилец у больной мамки? А-а… Так это даже хорошо, Буйковский! Хочешь домой к мамке? Хочешь! Тогда пиши: «Я – такой-то… такого-то числа, там-то и там-то…» Ну, чего шары вылупил, недоносок?! Что ты там вякаешь? Какая пятьдесят первая статья? Не знаю такой!.. (Послышался топот ног.) Эй вы там, в коридоре! Кто-нибудь!.. О, Сидоров! Знаешь, что за статья такая – пятьдесят первая? Не знаешь? Вот, Буйковский, и он не знает! Никто не знает про такую статью. Что-что? Не дашь против себя показания? Ты чего-то не понимаешь… Как там тебя? Гриша! Знаешь, Гриша, как у нас говорят? Раньше сядешь, раньше выйдешь!

Портянкин вдруг разразился таким лошадиным ржанием, что мы с Ярцевым переглянулись.

– Мудрое, надо сказать, изречение, – продолжил между тем следователь.

– Я требую адвоката, – провякал между тем Буйковский едва слышно.

– Что?! – взревел, как раненый лев, Портянкин. – Адвоката тебе?! А встречу с президентом тебе не устроить? Будет мне здесь еще каждый придурок права качать! Пиши давай без разговоров, ты, недоделанный! Мать твою перемать… Не таких еще обламывали! Так тебя разэдак!..

Ха Ха грязно выругался.

– Черт, если бы записать эту так называемую беседу Портянкина с подозреваемым! – вздохнул Ярцев. – Вот бы общественность узнала, как у нас ведутся допросы и выбиваются показания из подозреваемых!

Я посмотрела на Антона загадочным взглядом.

– А если я тебе скажу, что запись ведется?

– Как? – опешил Ярцев.

Я хитро подмигнула ему:

– А ты и не заметил, как я включила кнопку записи. Эх ты, журналист! Ты же все должен видеть и слышать!

Но ответить обрадованный Антон не успел: из прослушки донеслось такое, что мы порядком напряглись.

– Значит, колоться не хочешь? Ну, что ж, парень, не взыщи! С тобой хотели добром… Сидоров! Принеси-ка мне противогаз и побыстрее!.. Ага, у меня тут воняет… Сейчас, Гриша, я тебе покажу, как солдаты в армии бегают в них в самую жару и как при этом себя чувствуют…

– Антон, – я посмотрела на Ярцева, – сейчас он начнет его пытать…

– Черт! Ничего не боится, садюга! Я же его предупредил, что общественность будет в курсе его художеств…

Ярцев достал из кармана мобильник и включил какой-то номер. Из прослушки между тем доносилось:

– Ну, что, принес? Закрой дверь на ключ и давай помоги мне надеть противогаз на этого придурка… Только сначала надень на него наручники…

Тут раздался вопль Буйковского:

– А-а-а! Не надо! Помогите!..

– Заткнись, сука! Иначе отобьем почки, всю жизнь на аптеку работать будешь!.. Ну, что, Сидоров, надел наручники? Теперь держи его крепче, а я буду надевать противогаз…

Мы услышали шум возни, глухое мычание Буйковского и пыхтенье следователя.

В это время зазвонил телефон на столе Портянкина. Тот выругался, но трубку поднял:

– Да!

– Харитон Харитонович, – сказал Ярцев, – это опять я, господин журналист, по вашу душу… Я бы хотел еще раз встретиться с вами и задать несколько вопросов на тему пыток подозреваемых в ваших засте… в стенах. Говорят, вы применяете к подозреваемым недозволенные методы ведения допросов…

Портянкин, очевидно, прикрыв трубку рукой, выругался так, что я, девушка с тонким эстетическим воспитанием, прямо покраснела.