Клан Пещерного Медведя
Шрифт:
– Вероятно, это произойдет не так рано, а, скажем, через столько или даже через столько лет. – И он нацарапал еще две черточки. – А может, и еще позже. Точно не знает никто.
Эйла, разжав большой и указательный пальцы, слегка нахмурилась.
– А как мне знать, когда мне станет еще больше лет? – осведомилась она.
Креб подозрительно посмотрел на нее. Она касалась области, которая даже для него самого представляла трудности. И он уже начал жалеть, что затеял данный разговор. Бран вряд ли бы пришел в восторг, узнав, что девочке ничего не стоит овладеть магией цифр – магией, доступной одним Мог-урам. Но Креба раздирало любопытство,
– Приложи все свои пальцы поверх насечек, – велел он ей. После того как она это сделала, он нанес еще одну царапину и прикрыл ее своим мизинцем. – Когда у тебя кончатся пальцы, тебе нужно будет представлять на этом месте палец другого человека, затем два его пальца и так далее. Поняла?
Девочка напряженно думала. Она взглянула на свои пальцы, затем на пальцы Мог-ура – и неожиданно расплылась в счастливой улыбке и отчаянно закивала головой. После этого она на радостях кинулась к Кребу и сильно стиснула его в объятиях.
– А потом в ход пойдут пальцы кого-то еще, а потом кого-то еще, верно? – спросила она.
Для Креба это был настоящий удар. Голова у него шла кругом. Он сам с трудом мог считать до двадцати, а все, что было свыше, именовалось неопределенным «много». И то, что с такой легкостью постигла Эйла, являлось ему как озарение в течение глубоких медитаций. Неожиданно осознав, какая огромная пропасть лежит между его разумом и разумом этой девочки, он не мог прийти в себя, поэтому не сразу кивнул в ответ на ее вопрос.
– Скажи мне, как это называется? – Чтобы сменить тему, он взял в руку посох.
– Ива, – ответила она, – кажется.
– Правильно, – подтвердил Креб. Он положил руку ей на плечо и, глядя прямо в глаза, произнес: – Эйла, будет лучше, если о нашем разговоре ты никому не расскажешь. – Он указал на отметины на деревяшке.
– Хорошо, Креб, – согласилась она, чувствуя, как это для него важно. Она научилась понимать движения его души лучше, чем кто-либо другой, если не считать Изы.
– Пора возвращаться, – сказал он. Ему хотелось побыть одному и все обдумать.
– Неужели уже пора? – взмолилась она. – Здесь так чудесно!
– Да, но мы уходим. – И, оперевшись на посох, он встал. – А упрашивать мужчину, когда он принял решение, нехорошо, Эйла, – пожурил ее он.
– Да, Креб, – ответила она, склонив голову, как примерная ученица.
Поначалу они шли рядом, но вскоре неуемная энергия Эйлы дала о себе знать, и она стала бегать туда-сюда, между делом поднимая с земли палки и камешки и упражняясь в их названии. Он отвечал ей безотчетно, с трудом справляясь с сумятицей, царившей у него в голове.
Ночную мглу прорезал первый луч солнца, и вместе с ним в пещеру проник свежий запах первого снега. Иза лежала с открытыми глазами, всматриваясь в вырисовывающиеся знакомые очертания пещеры. В этот день ее дочь должна была получить имя и стать полноправным членом Клана, с этого дня она считалась живущим, жизнеспособным существом. В этот день заканчивалось принудительное отчуждение Изы, хотя до окончания кровотечения круг ее общения ограничивался одними женщинами.
Девушкам положено было проводить первые месячные в отлучении от Клана. Если же таковые выпадали на зимний период, то девушки все это время оставались в отдаленном месте пещеры, а в первый весенний цикл покидали ее. Жить без защиты Клана, без оружия девушке было страшно и небезопасно. Это считалось
Борьба, которую духи вели в теле женщины за право зачатия новой жизни, для мужчин представляла глубочайшую тайну. Во время кровотечения сущность женского тотема обладала наибольшей силой и побеждала всякий мужской тотем, выбрасывая из себя зачаточную сущность. Если в этот период женщина обращала взгляд на мужчину, его дух мог вовлечься в борьбу, обреченную на поражение. Именно по этой причине женщине положено было иметь более слабый тотем, чем мужчине, поскольку даже слабый тотем черпал огромную мощь из ее источника жизненной силы. Женщины являлись носителями этой силы, поэтому в них и зарождалась новая жизнь.
Физически мужчина был крупнее и сильнее женщины, но в страшном мире невидимых духов женщина обладала гораздо большими возможностями. Мужчины были убеждены, что их физическое превосходство над женщинами служило для поддержания равновесия. Чтобы его не нарушить, женщине не позволялось сполна использовать духовные силы. Она была почти полностью отстранена от духовной жизни Клана, дабы не подвергаться искушению применить заложенные в ней природные способности.
Молодые люди после церемонии посвящения убеждались в том, какие страшные последствия могли обрушиться на Клан, если бы женщина хоть мельком увидела их мистические видения. В памяти еще были живы легенды о том, что некогда магией общения с миром духов владели женщины. Когда юноши осознавали, какие возможности заложены в женщине, они начинали смотреть на нее другими глазами и с особой серьезностью относиться к возложенной на них ответственности. Женщину нужно было защищать, обеспечивать, заботиться и полностью подавлять, в противном случае было бы нарушено равновесие между физическими и духовными силами, что повлекло бы за собой гибель всего Клана.
Поскольку во время месячных духовные силы женщины считались наиболее мощными, она на это время отлучалась от мужчин. Ей не позволялось касаться пищи, которая предназначалась для мужчин, разрешалось выполнять лишь второстепенную работу: собирать дрова или выделывать шкуры для женской одежды. Мужчины при этом не обращали на нее никакого внимания и даже не делали замечаний. Если она ненароком оказывалась в поле зрения мужчины, то он смотрел на нее невидящим взором, словно ее не существовало.
Подобное наказание на первый взгляд казалось жестоким. Женское проклятие было сродни смертному проклятию – наивысшему наказанию, назначаемому членам Клана за серьезные преступления. Наложить смертное проклятие мог только Мог-ур по приказу вождя. Хоть это было опасно для шамана и всего Клана, отказать Мог-ур не имел права. Для всех соплеменников осужденный становился как бы невидимым. Он переставал существовать для них, как если бы был мертв. Близкие оплакивали его смерть, прекращали выделять ему пищу. Некоторые из осужденных покидали Клан и больше не возвращались. Но большинство, уверовав в свою смерть, прекращали есть и пить и отправлялись в мир духов.