Клан Пещерного Медведя
Шрифт:
– Рубцы все еще багровые. Но со временем они исчезнут почти без следа, – заметила Эйла. – Скажи, Брак, а ты сильный мальчик? – обратилась она к ребенку. Тот важно кивнул. – Покажи, какой ты сильный. Пригни мою руку. Нет, нет, вот так, – поправила она, когда он схватился за ее запястье здоровой рукой. Мальчик старался изо всех сил. Эйла слегка сопротивлялась, но, убедившись, что он свободно владеет раненой рукой, поддалась. – Да, Брак, ты очень сильный. Настанет день, и ты станешь отважным охотником, таким, как Бруд.
Мальчик, выпустив руку Эйлы, сначала отвернулся, но, когда Эйла сгребла его в охапку, не стал возражать. Она несколько раз подбросила ребенка в
– Брак – большой мальчик. Такой тяжелый, такой крепкий.
Однако, посидев несколько мгновений на коленях у Эйлы, ребенок обнаружил, что груди ее пусты, и заверещал, требуя, чтобы его вернули матери. Оказавшись на руках у Оги, он немедленно принялся сосать, с любопытством поглядывая на Эйлу.
– Ты счастливица, Ога. У тебя замечательный сын.
– Если бы не ты, Эйла, никто бы не назвал меня счастливицей. – Ога отважилась, наконец, начать разговор, которого все они так страшились. – Я так толком тебя и не поблагодарила. Сначала я слишком тревожилась за сына и не знала, что сказать. Да и тебе было не до того. А потом… потом ты ушла. Я и сейчас не знаю, как тебя отблагодарить. Я не надеялась, что увижу тебя снова. Мне трудно поверить, что ты опять с нами. Конечно, законы запрещают женщинам прикасаться к оружию. Мне не понять, почему тебе захотелось охотиться. Но я… Мне повезло, что ты нарушила закон. Не могу выразить, как мне было тяжело, как горько, когда ты… когда ты ушла. И я рада, что ты вернулась.
– Я тоже рада, – добавила Эбра. Все остальные женщины закивали, присоединяясь к ней.
Эйла была потрясена, увидев, что ради нее соплеменницы позабыли об условностях и правилах поведения. Она с трудом сдерживала подступившие слезы, зная, что ее способность источать воду из глаз всех приводит в недоумение.
– Я рада, что вернулась, – сказала она, и непослушные слезы заструились у нее по щекам. Иза давно уже поняла, что влага на глазах Эйлы – проявление сильных чувств и переживаний, а не болезни. Да и другие женщины привыкли к этой ее странной особенности и теперь смотрели на девочку с участием.
– Расскажи, как было там, Эйла? – спросила Ога, устремив на Эйлу взгляд, полный сострадания и трепета.
Эйла задумалась.
– Одиноко, – ответила она, наконец. – Одиноко и тоскливо. Я так скучала по всем вам. – Женщины совсем пригорюнились, и Эйле захотелось немного развеселить их. – Я скучала даже по Бруду, – добавила она.
– Там и в самом деле было одиноко, – ухмыльнулась Ага. И она выразительно взглянула на смущенную Огу.
– Я знаю, Бруд порой бывает резок и груб, – начала та. – Но он мой мужчина. И ко мне он относится неплохо…
– Ни к чему оправдываться, Ога, – мягко прервала ее Эйла. – Все знают, что Бруд заботится о тебе, как подобает мужчине. Ты должна им гордиться. Он будет нашим вождем. Он смелый охотник. Во время охоты на мамонта он первым нанес рану огромному зверю. Если он невзлюбил меня, ты тут ни при чем. Я и сама отчасти виновата. Надо признать, я не всегда вела себя с ним как должно. Сама не знаю, как возникла его неприязнь ко мне, не знаю, как положить ей конец. Как бы то ни было, я сделаю все, что от меня зависит. А тебе не о чем переживать.
– Бруд чересчур вспыльчив, – заметила Эбра. – Он не похож на Брана. Мог-ур не ошибся, когда сказал, что Бруда избрал Мохнатый Носорог. Надеюсь, случай с тобой пойдет на пользу и ему, Эйла. Он должен учиться держать себя в руках. Хорошему вождю это необходимо.
– Не знаю, – покачала головой Эйла. – Наверное, не будь меня рядом, он не выходил бы из себя так часто. Похоже, я пробуждаю
В воздухе повисло неловкое молчание. Обычно женщины не позволяли себе столь откровенно обсуждать недостатки мужчин. Но зато теперь исчезло отчуждение между ними и Эйлой. Иза мудро решила, что настало время заговорить о другом.
– Никто не знает, где у нас сладкие клубни? – спросила она.
– Мешки с ними лежали в глубине пещеры, как раз в том месте, что расчистил Бран, – откликнулась Эбра. – Боюсь, не видать нам теперь сладких клубней до следующего лета.
Бруд, стоя поодаль, наблюдал за Эйлой, сидевшей среди женщин. Он нахмурился, когда она рассматривала руку Брака и играла с мальчиком. Разумеется, он помнил, что именно она спасла жизнь сына его женщины. Помнил он и о том, что она стала свидетельницей его унижения. Возвращение Эйлы потрясло Бруда не меньше, чем прочих его соплеменников. Поначалу он присматривался к ней с некоторой опаской и вскоре тоже заметил, что она изменилась. Креб счел, что Эйла повзрослела, Брану казалось, она обрела уверенность в своей силе и удаче. Бруд же решил, у нее прибавилось высокомерия и наглости. Во время своего снежного заточения Эйла убедилась не только в том, что способна выжить в одиночку. Долгие одинокие размышления научили ее более терпеливо относиться к мелким неприятностям, которые ежедневно преподносит жизнь. После всех испытаний, выпавших на ее долю, она не слишком расстраивалась из-за каких-нибудь нагоняев – тем более что получала их так часто и успела к ним привыкнуть.
Эйла не кривила душой, когда сказала, что скучала по Бруду. Его бесконечные придирки были все же лучше полного одиночества, которое она вынесла. Первые несколько дней даже неотступный взгляд Бруда, следившего за каждым ее шагом, не тяготил ее. На третий день их отношения, казалось, вошли в привычное русло. Однако кое-что изменилось: теперь Эйле не приходилось постоянно пересиливать себя, чтобы подчиняться Бруду. Она беспрекословно выполняла все его распоряжения, но в покорности ее проскальзывал откровенный намек на обидное снисхождение. Как ни старался Бруд, ему не удавалось задеть ее по-настоящему. Напрасно он награждал ее оплеухами и бранью, напрасно распалял себя – Эйла оставалась непроницаемой. Некоторые его приказы были совершенно бессмысленны, но она слушалась их. При этом, хотя и ненамеренно, Эйла добилась, что Бруд порой испытывал чувство, так хорошо знакомое ей, – чувство отвергнутого, изгоя. Она подчинялась ему и в то же время вела себя так, словно его не существовало. Он захлебывался от бешенства, но его злоба, казалось, доставляла ей меньше беспокойства, чем укус блохи, после которого она хотя бы чесалась. В результате ненависть Бруда к Эйле возрастала день ото дня, и это грозило ей большой бедой.
Бруд не мог смириться с пренебрежением. Внимание было для него необходимо как воздух. Невозможно было уязвить его глубже, чем, перестав замечать. Его не слишком волновало, внушал ли он уважение или страх, восторг или отвращение, – лишь бы оставаться в центре внимания. Он не сомневался, Эйла выказывает ему пренебрежение, потому что видела его позор. Отчасти он был прав. Эйла знала, что Бруд, как и всякий мужчина в Клане, волен помыкать ею, как ему заблагорассудится. Но она сознавала также, что власть его над ее жизнью небезгранична. Телесно Бруд был силен и крепок, но Эйле выпало немало случаев убедиться, что дух его недостаточно могуч. Эйла не только отказывалась платить Бруду дань уважения, не только презирала его в глубине души. Она похищала у него то самое людское внимание, которого он так жаждал.