Классициум (сборник)

Коллектив авторов

– Да, – сказала Элизабет.

– Вам не кажется это нелепицей?

– На этой планете мне всё кажется нелепицей.

Смит посмотрел на нее так, будто впервые увидел, и отметил, что сегодня у Элизабет круги под глазами, и тонкие пальцы, вцепившиеся в столешницу, вздрагивают, и появились морщинки – как трещинки в коре старого дерева, а глаза потускнели. Смит подумал, что почти ничего не знает о женщине, что сидит напротив, и что все эти ночи она больше слушает его, а сама говорит очень мало и часто отвечает невпопад.

– Послушайте… – сказал он.

– Да?

– Послушайте, Элизабет, – повторил он, смущаясь. –

Зачем вы прилетели на Венеру?

Она кротко улыбнулась, и Смиту показалось, что его обволакивает что-то теплое, ласковое. Он ждал ее ответа, но она молчала, сцепив руки в замок.

– Я не хотел вас обидеть, – сказал Смит.

– Я знаю, – сказала Элизабет и положила руку ему на запястье. – Не переживайте, Джон.

– Я пытаюсь понять, что такой красивой женщине понадобилось в джунглях Венеры.

– А что вам понадобилось на Венере, Джон?

Джон Смит покраснел. Он плеснул виски в стакан себе и Элизабет, затем достал щипцами, и кинул в виски пару кубиков льда, и поднял стакан.

– Скажите тост, – попросила Элизабет.

Он замялся: раньше она не требовала сказать тост, и ему ничего не шло в голову.

– Тогда я скажу, – заявила Элизабет. – И ракета взлетит!

Они молча выпили и отставили стаканы. Элизабет достала из кармана портсигар, вытащила дрожащими пальцами тонкую сигарету, французскую, с вкусовым фильтром. Джон протянул ей зажженную зажигалку, она благодарно кивнула и закурила. Табачный дым пах шоколадом, и Джон отчего-то вспомнил об одной улочке в Париже, где каждый камень и каждый кирпич пропахли шоколадом, а еще ванилью и корицей, и где каждый второй дом занимает кондитерская, и двери кондитерских постоянно распахнуты, и мальчишки разносят сладости в плетеных корзинах и громкими голосами зазывают покупателей. Джон жил в каморке на втором этаже над магазином, где продавались шоколадные пирожные, шоколадные торты и шоколадные конфеты, и с тех пор слова «Париж» и «шоколад» слились для него в единое целое.

– Вы – удивительный человек, Джон, – сказала Элизабет.

– Почему?

– Вы даже не спросили, откуда взялся такой чудный тост.

– Вы бы всё равно не ответили, – сказал Смит.

Она засмеялась, перегнулась через стол и потрепала его по щеке, и в ее движении не было желания унизить, не было эротического подтекста, в ее пальцах жила лишь ласка и забота, и Джон Смит подумал, что она относится к нему как к любимому, но непутевому младшему брату.

– Я прилетел сюда за впечатлениями, – заявил он.

– Вот как, – сказала Элизабет.

– Дело в том, что я писатель.

Элизабет промолчала.

– Что скажете?

– Вы так молоды, – сказала она.

– Вы тоже, – сказал он.

– Ох, не льстите мне.

– Это правда.

Она промолчала, и стало так тихо, что Джон услышал, как качаются сосны, как гудит ветер в трубах, как похрапывает темнокожий мальчишка-официант в темном углу залы, как гремит посуда на кухне и как сонно переругиваются повара и слуги, как жужжит мошкара и как где-то глубоко под полом, под землей шевелится что-то чужое, инородное, что-то такое, что совсем не радо появлению землян на Венере, и ему стало страшно, и он захотел поскорее поделиться своими мыслями с Элизабет, чтоб избавиться от страха, и поднял на нее глаза, но в этот самый момент она поднялась, развернулась и молча ушла.

От нее остался легкий запах духов: легкий и пряный.

– До свиданья, Элизабет, – сказал Джон Смит.

Он даже не понял, услышала ли она.

Глава вторая

Когда Джон Смит привык к Венере, когда впервые сумел вволю отоспаться, когда ему перестало чудиться что-то враждебное и чужое под ногами, он решил, что пора навестить Ивана. Прижав к голове шляпу, чтоб не унесло ветром, и наклонив голову, он быстро шагал вдоль стены, стараясь не наступать на копошащихся на асфальте белых бабочек.

Иван жил в пристройке, приткнувшейся к гостинице с запада. Это был двухэтажный домик, сооруженный меж трех сосен, расположившихся треугольником, и Иван жил в центре этого треугольника. Дверь в дом как всегда была открыта, и на ней висела табличка на трех языках с надписью «ВХОДИТЕ», и Джон Смит, постучавшись и не дождавшись ответа, вошел. Иван спал, откинув голову назад, сидя за столом, заваленным бумагами; он храпел, и бурая кошка сидела на столе, среди бумаг, и заунывно мяукала, тычась мордочкой Ивану в грудь. Иван был человеком богатырского сложения, краснолицым, с большими волосатыми ручищами, огромными волосатыми ноздрями, совершенно лысый и лоснящийся от пота, хотя в доме было прохладно – и всё в нем было большое и преувеличенное. Джон Смит задумался, как поделикатнее разбудить Ивана, но тут зазвонил телефон, стоявший где-то под столом, Иван мгновенно протянул ручищу вниз и, не раскрывая глаз, поднес трубку к уху.

– Алло, – сказал Иван. – Да. Да. Да. Нет. – Он повесил трубку и раскрыл глаза. Раскрыв глаза, Иван прежде всего посмотрел на кошку и сказал по-русски: – Брысь!

Кошка рассерженно мяукнула и спрыгнула со стола.

– Сладу с ней нет, – сказал Иван.

Джон Смит пожал плечами.

– Присаживайтесь, – сказал Иван.

Джон Смит сел напротив него.

– Акклиматизировались? – спросил Иван.

– Да.

– Превосходно.

Иван зашуршал бумагами, будто что-то искал, и Джон подумал, что этому великану место на боксерском ринге, или среди деревьев с топором в руках, или на стройке века, или у кузнечных мехов, но никак не среди бумаг.

– Простите, – сказал Иван.

– Да?

– Я забыл ваше имя, – признался богатырь.

– Джон, – сказал молодой человек. – Джон Смит.

– Такое обычное имя, – сказал Иван. – Немудрено, что я забыл.

Джон пожал плечами.

– Но ваш внешний вид я запомнил, – заявил он. – Вы не похожи на тех хлюпиков, что прилетают сюда в поисках дешевой романтики. Вы крепкий человек, Джон. В вас чувствуется сила.

Его грубоватая честность понравилась Смиту.

– Итак, – сказал Иван, – вы хотите увидеть настоящую Венеру, верно?

– Верно, – сказал Смит.

– Всё, что вы видели до сих пор, – заявил Иван, разводя руками, – это не Венера; это жалкий огрызок Венеры, зараженный присутствием человека. Бетонный забор – это не Венера. Уродливая гостиница – не Венера. Дома поселенцев, выжигающих вокруг себя всю живность в пределах пары километров, – это уж, конечно, не Венера. Да и как это может быть Венерой, скажите на милость?! – Он стукнул кулаком по столу и раздраженно бросил: – Эти хлюпики прилетают в прекрасный новый мир и делают из него жалкое подобие мира старого.