Классика жанра
Шрифт:
И только когда хозяин начинает знакомить со своей коллекцией, начинаешь понимать, какие сокровища собраны под этой крышей.
Федот – мастер уникальной миниатюры.
Вот передо мной на стене висит известная картина «Иван Грозный убивает своего сына». Пронизанное драматизмом полотно выполнено на срезе конского волоса. А всего в картинной галерее Березова пятнадцать картин.
Хозяин приглашает пить чай. На столе прелестный чайный сервиз на двенадцать персон, расписанный картинами из жизни природы. Сервиз состоит из двенадцати
Крошечная девчушка, копия Федота, просит у папы денег на мороженое.
– Возьми сама, – ласково говорит отец и кивает на кошелек, искусно сшитый из шелупайки семечки подсолнечника.
Кошелек лежит на тумбочке возле двуспальной кровати. Весь спальный гарнитур вырезан из почек карельской березы.
Как говорит Березов: «Хозяйство ведем экономно, у нас ничто не пропадает!»
Хорошо смотрятся на стене часы с кукушкой в рисовом зернышке. Каждый час кукушка выскакивает и что-то кричит.
Подойдем к книжным полкам, уставленным шедеврами мировой литературы. Все это каким-то чудом уместилось на кусочке пчелиных сот величиной с ладонь. От меда странички несколько слиплись.
Отдельно на окне лежит любимая книга Федота. «Три мушкетера» Александра Дюма. Она позаимствована из библиотеки.
А вот и последняя работа Березова. В стеклянной бусинке два микроба. Один в синей маечке, другой в красной. И оба в черных трусах. Их сшила жена Федота Мария, тоже большая искусница.
Что-то шуршит за дверями. Это пришла с поля кормилица семьи, корова Эсмеральда. Гремя ведрами из ольховых шишечек, Мария уходит. Пошла доить.
Кстати, все экспонаты в этом доме-музее настолько тонкой ювелирной работы, что их трудно заметить невооруженным глазом.
Все эти чудеса можно рассмотреть только под микроскопом. Этот микроскоп, увеличивающий в тысячу раз, тоже смонтирован руками Федота. Сложнейший прибор с механикой, оптикой уместился в зерне озимой пшеницы и лежит в мешке, где этой пшеницы пуда полтора.
Постоянно слышен негромкий звон. Это Федот подковал всех блох в доме серебряными подковками.
«Какой талант, прости господи!» – думаю я, разглядывая Федота Березова через микроскоп, увеличивающий в тысячу раз.
Ежедневно
Вы не поверите: вот уже несколько лет во мне царит какое-то приподнятое настроение.
На работе ежедневно тружусь с огромным удовольствием, переходящим в полное удовлетворение к концу месяца.
Во время обеденного перерыва питаюсь с огромной радостью в новой столовой, где ем все с таким энтузиазмом, что до сих пор не пойму, что, собственно, все эти годы ем.
Дома… Дома просто плачу от радости, когда с чувством выполненного долга, едва переступив порог, попадаю в объятия жены и подрастающего поколения, которому дал путевку в жизнь, а живем вместе.
Как подумаю, что жена является бессменным другом, товарищем – всем, чем угодно вот уже десять лет ежедневно, испытываю такой
О других женщинах даже не думаю. Когда?! Если непрерывно рядом любимая жена! Двое детей! Пацанов, шалопаев, бандитов рыжих, хотя я абсолютно черный.
Собираясь в тесном семейном кругу, просто не знаем, куда деваться от радости. Тем более квартира небольшая, но дико уютная. Ведь все сделано своими руками. Всё! Антресольки, полочки, двери, окна, потолок, пол, санузел работает как зверь.
На работе так окружен друзьями – враги просто не могут пробиться. Трудно поверить, что на свете может быть такой спаянный коллектив. Не оставят тебя в беде, в радости, в горе, в получку, в аванс, в выходные и праздничные дни. О буднях не говорю.
Каждый вечер, честное слово, каждый вечер всей семьей садимся за пианино и в любую погоду играем в восемь рук что-то из сокровищницы нашей музыкальной культуры. Все помещаемся, хотя клавиш на всех не хватает, а чтобы всем сесть, кому-то надо уйти. Но звучания, как говорит участковый, добились отличного, особенно когда соседи подхватывают мелодию на балалайках или просто затягивают свое в ответ на наше.
Двор за окном удивительный. Чем-то напоминает раздолье. Озеленен полностью в синий цвет. Ничего более зеленого не нашлось.
Качели скрипят, но раскачиваются с утра до вечера и по ночам.
Вжих-вжих! Вжих-вжих!..
Настолько привык, что, когда не скрипят – просыпаюсь в холодном поту. А что приятней в жару, чем капля холодного пота.
С таким оптимизмом смотрю в будущее, что для настоящего уже не хватает.
Да что ж это такое со мной, доктор?!
Пернатый
Перед сном на балконе как-то раз зазевался – шарах по морде ни с того ни с сего. Да еще врываются в рот и трепещут.
Вот вам свобода слова. Сказать не успел, а уже рот затыкают, да в темноте не поймешь чем.
Кляп пожевал – отбивается. И на вкус вроде птичка сырая, в смысле живая, но породу языком не определишь. А вдруг дятел?
Мало соседей сверху, тараканов на кухне – так еще дятел во рту. Все удобства!
Языком выталкиваю, руками – ни в какую. Мало того что без стука в чужой рот лезут, так еще переночевать норовят.
С трудом выплюнул.
Зубы чищу, а изо рта перья да пух.
Утром на балкон вышел в тапочках, зубы стиснул, не дай бог снова зевну…
И тут «вжик» и «вжик»! Птичка досиделась голыми лапами на проводах, умом тронулась, дом родной с моим ртом перепутала.
А птичка, скажу вам, странной наружности на свету оказалась. Не дятел и не воробей, хотя морда наглая, но перышки в иностранную крапинку. А если… колибри?!
«Птицы под крышей живут, идиотка!» – сквозь зубы шепчу не со зла, а чтобы в рот не прошмыгнула на полуслове.