Классная дама
Шрифт:
— Теперь ты понимаешь, почему выгодное замужество? — со слезами на глазах молвила Софья. — У меня просто нет другого выхода.
Двенадцать тысяч целковых. Хлестаков, как я однажды посчитала от нечего делать, набрал у чиновников на привычные мне деньги миллион двести тысяч. Мелочь, особенно для взяточников. Раскольников убил старушку за четыреста тысяч. Настасья Филипповна сожгла — дура! — сто двадцать пять миллионов. Сто двадцать пять миллионов дай ей купец — тоже дурак. Книгу надо было назвать «Идиоты».
Софья Ильинична задолжала
— Что ты считаешь? — вздрогнула не на шутку перепуганная огромными суммами Софья. — Какие миллионы? Какая Настасья Филипповна? Ты про Калинину?
— Не бери в голову и забудь. Так, козочка, теперь вспоминай: заговор. Давно пора было серьезно поговорить, — перебила я ее всхлипывания. — Лопухова, Бородина, кто-то еще? И не ври мне, да или нет?
Я говорила твердо и даже давила, уже зная, каков будет ответ. Если бы я захотела, нашла бы в памяти все, что так было важно Ветлицкому, не факт, что сказала бы ему, но — нашла.
— Нет. Нет, нет, — довольно равнодушно покачала головой Софья. — Я ничего не знаю. Для меня это было…
Да, я в курсе. Два жандарма, карета, застенки, палач и перепуганная насмерть девчонка, которая ничего не могла сказать в свою защиту. Мне нужно увидеть письмо, черт возьми, даже если придется — козочка, помолчи, я не говорю, что я сделаю это, но дам понять, что готова — проникнуть к Ветлицкому в спальню.
— Я боюсь, — прошептала Софья.
— Да ничего между нами не будет.
— Я боюсь всего остального. — Голос Софьи дрожал. — Что будет со мной, если ты вдруг исчезнешь? Я не смогу ничего без тебя, я не знаю… Не справлюсь, они сделают со мной все то, что обещал полковник. Казнь, ссылка. Я ни в чем, ни в чем не виновата. Ни в чем не замешана…
— Я знаю. Я обещаю, что я никуда не уйду.
Я приложила все силы, чтобы сказать это уверенно, но кто знает, удалось ли. Я не представляла, сколько времени останусь здесь, в теле Софьи, сколько мне срока отпущено, как это произошло и как задержать то, что задержать невозможно. Но если я отберу у Софьи надежду, мне конец. Нам обеим конец.
— Пойдем найдем Аскольда, — предложила я, — пусть купит сласти.
Страж врат академии мирно спал. Он уползал к себе, как только Мориц гасила свет в кабинете, а она сидела обычно до самой полуночи. Сейчас была половина двенадцатого, Мориц куковала наверху. Хотя Аскольда она не видела, неприятностей он не хотел, но и выносить постоянное бодрствование было выше его возможностей, поэтому он храпел, прислонившись к стене. Мне оставалось до него шагов двадцать, как он подскочил, но, оказалось, не из-за меня: кто-то скребся под дверью, и Аскольд, приоткрыв ее, получил от неизвестного гонца две бутылки, книжку, пакет сластей, вязанку баранок и небольшую бутылочку.
Дверь закрылась, и я подошла. Аскольд смотрел на меня, и руки у него были заняты — как же кстати.
— Вот, — я протянула ему купюру. — Купишь сласти, как и в прошлый раз.
— Сделаю, барышня-с, — промычал Аскольд. На купюру он смотрел так жадно, будто я ему ее дала просто так. Но — в руках чужие покупки, деньги недосягаемы.
— Давай-ка возьму, — сказала я и забрала у него баранки и одну бутылку. — Это я знаю кому, мадам Нюбурже и госпоже Миловидовой. Вторую бутылку тоже ей? — Я улыбнулась. — Книжку сам отдашь, а это? — я ткнула купюрой в бутылочку. — Госпоже Миловидовой? Я отнесу.
Любопытно, на сколько ей этого хватит?
— Это-с я сам передам-с, — Аскольд растопырил освободившуюся пятерню, чтобы цапнуть купюру, но я оказалась проворнее, хотя у меня на локте болтались баранки, а в руке была зажата бутылка.
— Мне нетрудно, и ни к чему тебе ходить ночью во Вдовий флигель.
— То господин-с Алмазов купить просили-с, — Аскольд уже держал купюру за один край, а я не торопилась выпускать свой. — Масло-с пихтовое для растиру да ламп-с.
Я отпустила купюру. Аскольд с поклоном сунул мне вторую бутылку вина, и я, проклиная все на свете и в то же время недоумевая, важно ли то, что я услышала, или нет, пошла обратно в свой флигель.
Миловидова не запирала двери. Так делала только я — и то старалась себя осекать, что это вызовет вопросы, в первую очередь у горничной. Так что я приоткрыла дверь ногой и поставила бутылки у порога спальни. Миловидова не проснулась.
Точно так же я поступила с баранками — повесила их на ручку двери комнаты мадам, ради чего пришлось пройти в самый конец флигеля. Здесь, когда дул ветер, в окно стучала здоровая ветка, похожая на чудовище, а сейчас она тихо скреблась, и от этого было еще более жутко.
Следующий день ослепил меня ярким солнечным светом. Я уже и не верила, что здесь такое бывает — легкий морозец, пушистый снег, выпавший под утро, свежий воздух и полный штиль. Я бегала как девчонка, уворачиваясь от летящих в меня снежков, хохотала, отряхивала от снега юбку и косу и чувствовала себя невероятно легко и счастливо.
Потом одна за другой, но как-то очень быстро, в саду появились младшие девочки. Они столпились, глазели на нас и не решались присоединиться, а мои малышки прекращали играть и смотрели на них. Я тоже остановилась, и мое загнанное беготней сердце пропустило удар, когда я увидела одетую в поеденную молью шубу Ягу.
Ядвига Казимировна воткнула палку в сугроб и подтолкнула к нам ближе всех стоящих к ней девочек. Я переступила с ноги на ногу. Какого черта?
— Софья Ильинична! Софья Ильинична, дорогая, вы здесь? — Штаубе как магнитом сюда притянуло. — Милая, вас ищет ее сиятельство, и она очень зла.
Глава двадцатая
Каролина Францевна лучилась злорадством и досадой одновременно. Она понимала — никто не позволит ей воочию увидеть продолжение, и как же так, сплетня года будет исходить не от нее.