Клео. Как одна кошка спасла целую семью
Шрифт:
Когда Стив спросил, не хочу ли я посмотреть на то место у пешеходного мостика, я стукнулась лбом об окно машины и снова разрыдалась. Никогда я и близко не подойду к этому месту. Тогда он повел машину кружным путем. Там еще могли стоять зеваки и, качая головами, рассматривать пятна на мостовой.
Из моей глотки, как языки пламени, вырывались обвинения. Я кричала на Стива, требуя объяснить, как ему могло прийти в голову отпустить ребят к ветеринару одних. Он был занят, готовил лимонный торт с безе, ответил он. Свирепая, как дикий зверь, я обвинила его в том, что лимонные торты ему дороже собственных сыновей. Другая часть моего мозга, которой лучше удавалось сохранять невозмутимость, понимала, что я жестока и
Стив принял обвинения без возражений, которые были бы вполне уместны, только напомнил, что до ветеринарной клиники рукой подать — пешком вниз по холму. Еще он напомнил, что мальчики знали правила перехода через дорогу, только ведь Сэма было не удержать, если что-то взбредет ему в голову. И мы оба знали, как Сэм относится — относился — к животным. Обвинять Стива было просто недостойно.
Мысли расползались, как щупальца осьминога, пытаясь осознать реальность. Что, если произошла ошибка и Сэм жив? Втянуть Стива в эти фантазии не удалось: он разговаривал с водителем «скорой помощи», и тот сказал, что ему очень жаль, но наш сын отошел в мир иной.
Отошел в мир иной? Эти слова вызвали новый приступ ярости. Еще когда я училась на журналиста, преподы вбивали в наши головы, что если человек умер, то так и надо говорить: умер, а не отошел в мир иной, не преставился и не упокоился в руках Господа. Как может шофер на «скорой», который каждый день видит смерть, использовать подобные эвфемизмы?
Не обращая внимания на мой бред, Стив продолжал: дальше водитель «скорой» сказал, что, если бы Сэму чудом удалось выжить, после такой тяжелой травмы головы он на всю жизнь остался бы бессловесным инвалидом, по сути, растением. Мое подсознание впитало этот клочок информации.
Мертвый. Бездыханный. Покойник. Какие окончательные слова. Если наш сын и вправду умер, значит, кто-то его убил. Мозг плавился в тщетных попытках найти виноватых. Убийцу, которого можно было бы покарать. Фантазия породила голливудского злодея, полного ненависти, с богатым уголовным прошлым. За рулем была женщина, сказал Стив, женщина на синем «форде-эскорт». Возвращалась на работу с обеденного перерыва. Машина почти не пострадала. Только фара треснула.
Треснувшая фара против жизни моего ребенка? Я ее убью.
Я брела по зигзагу к дому и не верила, что больше не почувствую тяжести Сэма у себя на коленях, что никогда он больше не обхватит мне шею двумя руками. Никогда — такое безысходное слово. У дверей нас встретила Рата, она наклонила голову набок, заглядывала в глаза, спрашивала. Обняв ее за шею, я заревела. Собака легла на пол, опустив голову и поджав хвост. Слова Сэма эхом отозвались у меня в голове. Животные понимают…
Удерживая трубку дрожащими руками, я позвонила. Это был самый трудный звонок в жизни. Мамин голос звучал беспечно и радостно. Но я ничем не могла смягчить свое известие. Ее обожаемого внука, в котором она души не чаяла, больше нет. Я чудовище, а не мать. Я слышала, как у нее перехватило дыхание. Голос стал тише, будто сел. Какой-то уголок моего сознания удивился ее спокойной реакции. Мама из другого поколения, более крепкого, закаленного, они прошли ужасы Второй мировой и умели справляться даже с такими невосполнимыми утратами. Она велела мне перестать кричать и рыдать и сказала, что выезжает.
Я надела Робу на запястье часы с Суперменом и подошла к постели Сэма. Она была не заправлена, простыни и одеяло еще хранили форму живого тела. Я впитывала запах его одежды, мысленно слышала его голос. Стив отвел меня в гостиную и уговорил выпить стаканчик бренди. Крепкий алкоголь побежал по венам.
Через час или около того в дверь позвонили два полицейских, молодые парни, они смущенно мялись в дверях. Они сообщили, что голубь все еще жив, и спросили, что с ним делать. Ну почему жизнь такая нелепая? Неужели у птицы больше прав на жизнь, чем у нашего мальчика? Стив попросил полицейских отнести голубя к ветеринару, как хотел Сэм. Еще полиции нужно было, чтобы кто-то съездил в морг и опознал тело. Стив взял это на себя.
Домой Стив вернулся с пепельно-серым лицом. Сэм лежит там как живой, сказал он. Такой красивый. Даже не похоже, что с ним что-то случилось, только на лбу небольшая ранка. Совсем маленькая ранка. Он собирался срезать прядь волос у Сэма, но забыл захватить ножницы. Я жаждала получить эту прядку, хоть какую-то частицу Сэма, но Стив был на пределе, как натянутая тетива, которая вот-вот лопнет. Немыслимо было просить его еще раз съездить в морг.
В дверях появилась мама. Она совсем согнулась, будто несла груз втрое больше собственного веса. Мне подумалось, что она не только скорбит о Сэме, но и за всех нас переживает. Да и устала, наверное, не на шутку, после пяти часов за рулем. Я думала, что она сейчас разразится слезами, но мама распрямила плечи и подняла голову. Что-то похожее мне приходилось видеть у актеров, готовящихся выйти на сцену.
— Видела сейчас дивный закат, — сказал мама. — Великолепные вспышки и полосы, красные и золотые. Я думаю, Сэм где-то там, он часть этого.
Мой опустошенный мозг, воспринял тогда эти слова как бестактность. Разве можно сравнить собственного внука с каким-то ничтожным закатом?
Пока мама распаковывала вещи, явился распорядитель похорон. Он сел в углу гостиной, и за его спиной зловеще мигали огни гавани, пока он расспрашивал нас о мерках Сэма — его росте и объемах. Наверное, тебе не приходилось терять девятилетнего сына?Для детей, говорил он, обычно предпочитают белые гробы. Неужели и у смерти есть модные тенденции?Отпевание в церкви было выше моих сил. Слишком много вопросов появилось у меня к Богу. Кто-то посоветовал пригласить нового университетского капеллана, чтобы он провел короткую службу прямо на кладбище. Распорядитель не скрывал неодобрения. Вначале его холодность, граничащая с равнодушием, меня удивила, а сейчас я сообразила, что он, пожалуй, растерян и не знает, что сказать, оставаясь при этом в рамках профессиональной этики.
Вскоре после того как распорядитель похорон уверенно шагнул в ночь, порог робко перешагнул капеллан университетской церкви. Он был совсем юнцом, только что со студенческой скамьи, и очень робел. Он сказал, что никогда еще не хоронил детей. Мы ответили, что находимся в одинаковом положении. Когда он спросил, чего бы мы хотели, я чуть не закричала: «Неужели сам не понимаешь? Хотели бы, чтобы нам вернули сына!» Но бедняге и так приходилось нелегко. Мне хватило ума ему посочувствовать. Я попросила, чтобы он прочитал над гробом стихи, которые я напишу.
Наш семейный врач, милая женщина, тоже приехала, выписала рецепт на успокоительное. За кружкой кофе она высказывалась на тот счет, что для Сэма это, может быть, даже хорошо, учитывая, как трудно выживать взрослым в современном мире.
Стив сказал, что забрал у Роба часы с Суперменом — ему было не по себе от того, что он получил их слишком быстро. Я запротестовала, но он уверил меня, что мальчик все правильно понял. Стив положил часы в письменный стол Роба.
Рата лежала у двери в детскую. Мы попытались уложить Роба в постель, но он отказался спать в комнате, где они жили вместе с Сэмом. В глазах у него был ужас, он повторял, что в комнате живет дракон. Сэм перенес его матрасик к нам в спальню и устроил ему ложе в углу под окном. Мы встретили первую ночь без Сэма, как потерпевшие кораблекрушение моряки. Я была уверена, что не смогу уснуть, но просто выпала из реальности — сон рухнул на меня, словно топор гильотины, милостиво погрузив в небытие.