Клеопатра (др. перевод)

Хаггард Генри Райдер

Но Сепа, внимательно посмотрев на меня, покачал головой.

– Ты слишком горяч, Гармахис, и не стоит тебе говорить таким надменным тоном. Не знаешь ты того, что все воинские доспехи имеют сочленения, и горе воину, если меч врага попадет в это место! Запомни: как ни слаба женщина, на земле нет силы более могущественной, чем эта женщина при всей своей слабости. Она правит всем, она приходит в разных обличьях и стучит в разные двери, она не гнушается никакими хитростями, чтобы пробить путь к нашему сердцу; она быстра и терпелива, и страсть ее не неуправляема, как у мужчин, а подобна послушному коню, которого она может направлять по своему усмотрению, когда нужно натягивая или отпуская поводья. У нее взор полководца, и прочным, как крепость, должно быть то сердце, в котором она не найдет слабого места. Кровь в твоем молодом теле кипит, пылает огнем? Ее кровь будет гореть еще горячее, и поцелуи

ее не иссякнут. Ты честолюбив? Она раскроет твое сердце и покажет тебе дорогу к славе. Ты измучен и устал? Она приютит тебя на своей груди. Ты споткнулся, упал? Она поднимет тебя и сумеет заставить считать твое поражение величайшей победой. Да, Гармахис, она способна на все это, ибо всегда и во всем даже сама природа на ее стороне. Однако, помогая тебе, она играет роль, поддерживая и утешая тебя, она может обмануть, она может делать это для того, чтобы добиться своих тайных целей, не имеющих отношения к тебе. И поэтому женщина правит миром. Ради нее происходят войны, ради нее мужчины стремятся разбогатеть, ради нее они творят добро и зло, совершают подвиги и преступления, стремятся к величию и идут на смерть. Она же лишь рассеянно взирает на тебя с улыбкой сфинкса, и еще ни один мужчина не сумел разгадать загадку ее улыбки или понять тайну ее сердца. Не смейся, не смейся над моими словами, Гармахис. Ибо лишь действительно великий человек может противостоять чарам женщины, которая незаметно обволакивает его, давит на него, как невидимый воздух, и порой воздействует сильнее всего, когда этого не подозревают.

Я громко рассмеялся.

– Как убедительно ты говоришь, мой дорогой дядя Сепа, – сказал я. – Можно даже подумать, что тебя самого обожгло пламя подобного искушения. А я не боюсь ни женщин со всем их коварством, ни их хитростей. Я о них ничего не знаю и не хочу ничего знать, они не влекут меня, и все равно я утверждаю, что Цезарь – глупец. Если бы я был на его месте, то, чтобы охладить эту распутницу, я бы приказал завернуть ее обратно в ковер, спустить с лестницы и бросить в гавань, там, где погрязнее.

– Что ты говоришь, Гармахис? Прекрати! Прекрати! – закричал он. – Так говорить – это зло! Да отвратят от тебя боги беду, которую ты на себя накликиваешь, и да сохранят тебе ту твердость духа, ту холодную силу, которыми ты похваляешься. Ты же ничего не знаешь о том, о чем говоришь! Ты, наделенный силой и несравненной красотой, ты, при всей твоей учености и красноречии, ничего не знаешь, ты – всего лишь дитя! Мир, в котором тебе придется жить, совсем не похож на жизнь в храме. Но его можно изменить! Молись, чтобы лед в твоем сердце никогда не растаял, чтобы ты стал великим и счастливым, а Египет свободным. А теперь позволь мне продолжить свой рассказ. Видишь ли, Гармахис, даже самые важные для истории события не обходятся без участия женщины. Молодой Птолемей, брат Клеопатры, которого освободил Цезарь, предательски напал на него, и тогда Цезарь с Митридатом захватили лагерь Птолемея. Птолемей решил бежать на другой берег Нила, но его собственные солдаты, бежавшие вместе с ним, спасаясь, стали цепляться за лодку, в конце концов перевернули ее, и он утонул. Таким жалким оказался конец Птолемея.

Когда война закончилась, Клеопатра родила Цезарю сына, Цезариона. Цезарь назначил другого ее младшего брата – Птолемея Авлета, Нового Диониса тринадцатого – соправителем Клеопатры и ее официальным мужем, а сам вернулся в Рим, забрав с собой сестру Клеопатры, прекрасную принцессу Арсиною, которую провел в цепях в своем триумфе. Но великого Цезаря больше нет. Умер он так же, как жил, в крови и царственном величии. После этого царица Клеопатра, если можно верить моим источникам, отравила Птолемея, своего брата и мужа, и назначила малолетнего Цезариона преемником трона, который она удерживает с помощью римских легионов и, как говорят, Секста Помпея Младшего, ставшего ее любовником после Цезаря. Но, Гармахис, весь Египет кипит ненавистью к ней. В каждом городе жители Кемет говорят об освободителе, который должен прийти, и этот освободитель – ты. Час уже близок, поэтому возвращайся в Абидос, узнай последние тайны, в которые посвятили нас боги, и познакомься с теми, кто направит бурю. А потом действуй, Гармахис. Действуй и отомсти за Кемет и спаси страну. Освободи эту землю от римлян и греков, займи свое место на троне твоих божественных предков, принадлежащем тебе по закону, и царствуй. Для этого ты и был рожден, о принц!

Глава V

О возвращении Гармахиса в Абидос, о церемонии мистерий, о гимне Исиды и о предостережении Аменемхета

На следующий день, обняв моего доброго дядю Сепа, я, охваченный радостным волнением, покинул Ана, чтобы поскорее вернуться в Абидос. Не буду

описывать свое путешествие, скажу только, что добрался я в положенный срок и благополучно. После пяти лет и одного месяца я вернулся домой не мальчиком, но взрослым мужчиной, постигшим человеческие науки и познавшим тайны древней мудрости Египта, дарованной богами. И снова я увидел родные места и знакомые лица, хотя, к сожалению, встретил не всех, кого ожидал, потому что некоторые из них уже закончили свой земной путь и отправились в царство Осириса. Когда я на осле выехал на поле, прилегающее к храму, жрецы и обычные люди вышли приветствовать меня, собралась целая толпа народу, в которой была и старуха Атуа, которая, если не считать нескольких новых морщин, добавленных временем у нее на лбу, выглядела точно так же, как в тот день, когда бросала мне на счастье сандалию пять долгих лет назад.

– Ла-ла-ла! – закричала она. – Вот и ты, мой прекрасный мальчик, даже еще прекраснее, чем был! Ла! Ты стал настоящим мужчиной! Какие могучие плечи! А какое благородное лицо! Какой сильный! Я, старуха, могу гордиться, что когда-то качала тебя на руках! Но что же ты такой бледный? Наверняка эти жрецы в Ана тебя голодом морили. Тебе нужно хорошо питаться – боги не любят ходячих скелетов. От пустого желудка и голова пустеет, как говорят в Александрии. Но это радостная минута, счастливая минута! Добро пожаловать в свой дом! Иди же ко мне, иди! – Я спешился, и она обняла меня.

Но я освободился от ее объятий.

– Отец! Где отец? – воскликнул я. – Я не вижу его!

– Нет, нет, не волнуйся, – ответила она. – Великий жрец жив и здоров. Он ждет тебя в своих покоях. Иди к нему. О счастливый день! Радуйся, Абидос.

И я пошел, вернее, побежал в те покои в храме, о которых уже писал, и увидел там моего отца, Аменемхета, который сидел за столом в той же позе, что и в вечер нашей последней встречи. Он был таким же, как прежде, только очень постарел. Я бросился к нему, упал перед ним на колени и поцеловал его руку. Он благословил меня со словами:

– Посмотри на меня, мой сын. Позволь моим старым глазам увидеть твое лицо, чтобы я мог заглянуть в твое сердце и прочесть твои мысли.

Я поднял к нему голову, и он долго и внимательно, не отрывая взгляда, всматривался в мое лицо.

– Я все вижу, – наконец сказал он. – Ты чист в помыслах, силен, и мудрость твоя глубока. Я не ошибся в тебе. Все эти годы я провел в одиночестве, но отослать тебя в Ана было правильным решением. Теперь расскажи мне, как тебе жилось там. В письмах ты почти ничего про свою жизнь не рассказывал, и ты не догадываешься, мой сын, как может истосковаться отцовское сердце, ведь тебе это пока непонятно.

И я стал рассказывать. Мы говорили до поздней ночи и не могли наговориться. Перед расставанием он сказал, что теперь мне следует готовиться к посвящению в последние таинства, которые должны быть известны избранникам богов.

И следующие три месяца я готовился к этому великому событию по древнему священному обычаю. Я не ел мяса. Я почти все время проводил в храмах, познавая тайны великого жертвоприношения и скорбь Божественной Матери. Я наблюдал за жрецами во время ночных бдений и молился у жертвенных алтарей. Я поднялся душой к Богу. Да, в снах я разговаривал с Незримым и чувствовал, что между нами установилась связь. Все земные желания и радости покинули меня. Я уже не хотел добиться славы в этом мире, мое сердце парило, как орел на распростертых крыльях, и ничей голос уже не мог найти в нем отклика, вид земной красоты уже не трогал его, не наполнял радостью. Ибо надо мной раскинулся безграничный небесный свод, по которому неизменной с начала веков процессией проходили звезды, определяя судьбы людей, где на своих пылающих тронах восседали боги, наблюдая за тем, как колесница Провидения катится от светила к светилу. О часы раздумий о небесном! Разве тот, кто хоть раз вкусил вашей сладости, захочет снова ползать по земле, где мы пресмыкаемся во прахе? О подлая плоть, властно удерживающая нас внизу! Как бы я хотел, чтобы еще тогда ты избавила меня от себя и позволила моей освобожденной душе взмыть вверх, навстречу Осирису!

Три месяца подготовки прошли слишком быстро, можно сказать, промчались, и вот уже приблизился священный день моего единения со Вселенской Матерью. Ночь так не ждет рассвета, сердце влюбленного не желает так страстно встречи с прекрасной любимой, как я ждал дня, когда увижу твое лицо, о Исида! Даже сейчас, после того как я предал тебя и ты покинула меня, о божественная, моя душа рвется к тебе, и я снова начинаю понимать, что… Но мне не разрешено поднимать завесу и говорить о тех вещах, о которых не говорилось с сотворения мира, и потому я продолжу рассказ с того священного утра.