Клеопатра (др. перевод)

Хаггард Генри Райдер

Я улыбнулся в ответ, но сердце мое почернело от гнева. Одна мысль о том, что надо мной, наследником царей Египта, потешаются развращенные придворные и легкомысленные красавицы двора Клеопатры, приводила меня в ярость. Но больше всего я был зол на Хармиону, потому что она хохотала громче всех, я же в то время не знал того, что истерзанное, раненое сердце за хохотом и насмешкой часто скрывает от мира свою боль. Тот венец из цветов Хармиона назвала знамением, и она оказалась права. Ибо мне суждено было променять двойную корону Верхнего и Нижнего Египта на венок из роз страсти, которые увяли, не успев распуститься, и царский трон из слоновой кости – на ложе вероломной женщины.

– Да здравствует Бог любви! – кричали они, смеясь и поднимая кубки. Бог позора! Я, с венком благоухающих роз

на голове, я, по праву наследования фараон Египта, посаженный на царство, думал в ту минуту о вечных храмах Абидоса и о другом короновании, которое должно было произойти завтра.

Продолжая улыбаться, я поднял кубок и ответил какой-то шуткой. Потом я встал, поклонился Клеопатре и попросил у нее разрешения удалиться.

– Венера восходит, – сказал я, имея в виду планету, которую мы зовем Донау утром и Бону вечером. – Поэтому, как коронованный Бог любви, я теперь должен поклониться моей повелительнице, – эти варвары называют Венеру богиней любви.

И под их смех я вышел из зала и поднялся на сторожевую башню, к себе в обсерваторию. Там я швырнул позорный венок на свои астрономические приборы и стал делать вид, будто наблюдаю за движением звезд. Многое передумал я, ожидая Хармиону, которая должна была прийти с окончательным списком тех, кого нужно убить, и с последними указаниями от дяди Сепа, с которым она должна была встретиться в тот день.

Наконец дверь медленно открылась, и она вошла, в белом одеянии и драгоценных украшениях, как была на пиру.

Глава V

О том, как Клеопатра пришла к Гармахису, как он сбросил с башни платок Хармионы, о звездах и о том, как Клеопатра одарила дружбой Гармахиса

– Наконец ты пришла, Хармиона, – сказал я. – Почему так поздно? Я уже заждался.

– Прости, о господин мой! Я никак не могла отойти от Клеопатры. У нее сегодня странное настроение. Не знаю, что это нам сулит. Ее охватывают самые неожиданные капризы и желания, она переменчива, как летнее море, которое то темнеет от туч, то снова светлеет. Не знаю, что она задумала.

– Какое нам дело до нее? Хватит говорить о Клеопатре. Ты встретилась с нашим дядей?

– Да, царственный Гармахис, я видела его.

– И принесла окончательные списки?

– Да, вот они, – она достала папирусы из складок одежды на груди. – Это список тех, кто должен быть сразу же убит после Клеопатры. Среди них и старый галл Бренн. Мне жаль его, мы с ним дружим, но он должен умереть. Здесь много имен тех, кто обречен.

– Да, это так, – произнес я, изучая список. – Когда люди перечисляют врагов, они никого не забывают, вспоминают всех до одного, а у нас врагов предостаточно. Что должно случиться – то случится. Следующий список.

– Это список тех, кто склоняется на нашу сторону или еще не определился, но не против нас. Их нужно пощадить. А это список городов, которые непременно восстанут, как только получат весть о смерти Клеопатры.

– Хорошо. А теперь… – я запнулся. – О смерти Клеопатры. Как она должна погибнуть? Что ты задумала? Я должен буду сам это сделать?

– Да, мой повелитель, – ответила она, и я снова услышал в ее голосе злые нотки. – Я уверена, что фараон будет счастлив собственными руками освободить землю от этой лжецарицы и распутницы и одним ударом разбить цепи, стягивающие шею Египта.

– Не говори так, женщина, – сказал я. – Ты хорошо знаешь, ведь мне не в радость то, что меня вынуждают делать крайняя необходимость и моя клятва, которую я принес. Разве нельзя ее отравить? Или подкупить кого-нибудь из евнухов, чтобы он убил ее? Мне ненавистна сама мысль об этом кровопролитии. И вообще, какими бы страшными ни были ее преступления, меня безмерно удивляет, что ты предательски готова убить и хладнокровно говоришь о смерти той, кто так любит тебя!

– Что-то наш фараон уж слишком расчувствовался, видно, он позабыл о важности минуты и о том, что судьба страны и жизнь тысяч людей зависят от удара кинжала, который обрубит нить жизни Клеопатры. Слушай меня, Гармахис. Ты должен это сделать, ты один и никто другой! Я бы сама это сделала, если бы рука моя была сильна, но увы. Отравить ее

нельзя, потому что все, что она ест и пьет, каждую каплю, которая прикасается к ее губам, тщательно проверяют и пробуют три разных доверенных человека, и все они неподкупны. Нельзя доверять это и евнухам, охраняющим ее. Двое из них верны нам, но к третьему нет доступа, он свято предан Клеопатре. Его нужно будет убить позже. Да и не все ли равно? Когда столько человек должны умереть, когда кровь польется рекой, евнухом больше, евнухом меньше, какая разница? Так что придется тебе действовать самому. Завтра, за три часа до полуночи, ты пойдешь читать звезды и сделаешь последнее предсказание о ходе войны. Потом я возьму перстень царицы, и мы с тобой, как было договорено, пойдем в ее покои. Судно, которое должно доставить приказы легионам, отплывает из Александрии завтра на рассвете. Ты уединишься с Клеопатрой, чтобы передать ей послание звезд. Ты прочтешь ей звездный гороскоп. Она желает держать в тайне свои приказы, поэтому вы останетесь одни. Когда она склонится над папирусами, ты нанесешь ей кинжалом смертельный удар в спину, – да не ослабеет твоя воля, да не подведет тебя твоя рука! Когда дело будет сделано, а это будет несложно, ты возьмешь перстень и пойдешь к евнуху, ибо двоих других там не будет. Если вдруг с ним что-то пойдет не так или он что-то заподозрит (а с ним ничего не может пойти не так, потому что он не осмеливается заходить в царские палаты и не услышит, как она будет умирать), ты должен будешь убить его. В следующем зале я встречу тебя, и мы вместе пойдем к Павлу, а это уже моя забота – сделать так, чтобы он не был пьян и не передумал нам помогать в последнюю минуту – я знаю, как этого добиться. Когда он со своими людьми откроет ворота, Сепа и пятьсот избранных воинов, которые ждут сигнала, ворвутся во дворец и зарубят спящих легионеров. Все это очень легко и просто, поэтому будь верен себе и не уподобляйся женщине, не позволяй недостойным страхам вползать в твое сердце. Что для тебя удар кинжалом? Это же так легко! Но от этого удара зависит судьба Египта и всего мира!

– Тихо! – сказал я. – Что это?.. Я слышу какой-то звук.

Хармиона подбежала к двери и, заглянув в длинный темный коридор, прислушалась. Через миг она вернулась и приложила палец к губам.

– Это царица, – торопливо зашептала она. – Царица поднимается по лестнице одна. Я слышала, как она приказала Ирас оставить ее. Нельзя, чтобы она увидела нас здесь вместе в это время. Она удивится и может что-то заподозрить. Что ей здесь надо? Где мне спрятаться?

Я посмотрел по сторонам. В дальнем конце комнаты висел тяжелый занавес, скрывавший нишу в стене, в которой я хранил свои свитки папирусов и приборы.

– Скорее! Сюда! – промолвил я, и она скользнула за занавес, который качнулся и замер, скрыв ее. Потом я сунул список обреченных за пазуху и склонился над астрологической таблицей. Наконец послышалось шуршание женской одежды и раздался негромкий стук в дверь.

– Кто бы ты ни был, войди, – сказал я.

Поднялась щеколда, и в комнату вошла Клеопатра в парадном одеянии. Лицо ее обрамляли распущенные темные волосы, а на лбу сверкала священная змея – символ царской власти.

– Никогда не думала, Гармахис, – сказала она, устало усаживаясь на скамью, – что путь к небу так тяжел! Ах, как я устала. Там столько ступеней! Но я пришла, чтобы посмотреть, как ты трудишься и где ты прячешься, мой астроном.

– Для меня это великая честь, о царица! – ответил я, низко поклонившись.

– В самом деле? А я на твоем темном лице вижу скорее недовольство, чем радость… Ты слишком молод и красив, чтобы уединяться со звездами, Гармахис. Но что я вижу? Мой венок из роз валяется среди твоих ржавых приборов! Насколько я знаю, цари хранили бы этот венок вместе со своими драгоценнейшими коронами, дорожа им даже больше, чем диадемами, Гармахис, а ты швырнул его, точно какую-то безделицу! Какой же ты странный человек! Постой, а это что? Клянусь Исидой, это женский шарф! Как это попало сюда, объясни же, мой Гармахис? Или наши женские шарфы нужны для твоего высокого искусства и служат твоей науке? Ах, Гармахис, Гармахис, выходит, ты обманывал меня и я поймала тебя? Ты, оказывается, хитрец!