Клетка для простака
Шрифт:
Он мог спокойно убить Дорранса при условии, если тот будет задушен, — то есть при условии, если убийство будет совершено способом, совершенно недоступным для Николаса Янга. «Такой калека задушил взрослого мужчину? — скажут люди. — Чепуха! Невозможно'» Но он это мог сделать и сделал. Он придумал способ, использовав теннисный корт и шелковый шарф, который Дорранс надевал во время игры. Целую неделю он готовился к осуществлению своего плана.
Когда же лучше всего совершить убийство? Очевидно, в субботу. Во-первых, в этот день молодежь обычно играет в теннис. Во-вторых, что еще более важно, это единственный день недели, когда все слуги уходят и в доме остается только Мария. И если случится что-нибудь непредвиденное и его застигнут врасплох, Мария, старая любовь, его выгородит.
Какое время дня лучше всего выбрать? Перед самым обедом, когда игра закончится и ему удастся застать Фрэнка одного. Позиция вам ясна? В это время в доме находятся только двое — Бренда и Мария. И та и другая, следуя неукоснительному распорядку, будут готовить обед на кухне. Если он выйдет из дома и с помощью костыля спустится по подъездной дороге, скрытой высоким уступом и деревьями, то его никто не увидит. В доме его отсутствия также не обнаружат. Еще одно неукоснительное правило гласит: между чаем и обедом он отдыхает в кабинете, и беспокоить его запрещается. Нам это отлично известно, поскольку Мария отказалась побеспокоить его даже ради суперинтендента полиции, который около половины восьмого вечера прибыл по срочному делу.
Доктор Фелл помолчал. На корте быстро темнело, но жара не спадала. Никто не шелохнулся, за исключением Ника, который отодвинул свое кресло на дюйм назад.
— Попробуем проследить за его действиями в тот субботний вечер, — почти приветливо заговорил доктор Фелл. — Прекрасный день, удачное время для осуществления его плана. Часы показывают несколько минут седьмого. Простаки играют в теннис. Он сидит в кабинете с открытыми окнами, и Хедли как раз сообщает ему о том, что человек по фамилии Чендлер может попытаться убить Дорранса.
Доктор Фелл широким жестом руки вызвал в памяти всем знакомую картину: длинный, низкий кабинет с зелеными стенами; низкие книжные полки с бронзовыми статуэтками наверху; тикают часы; через окна слышен отдаленный стук теннисных ракеток.
— Мы можем представить себе, что этот хитрый джентльмен поздравлял себя: так, наверное, и было. Все складывалось наилучшим образом. В лице Чендлера он получил козла отпущения. Он поспешно отделался от Хедли. Все прочие приготовления были уже сделаны. Из западных окон его кабинета — как нам известно — открывается вид на деревья вокруг корта, подъездную дорогу, гараж и тропинку к дому миссис Бэнкрофт. Из этой дозорной башни он мог видеть, как игравшие покинули корт, мог видеть, куда они пошли.
Только одно могло нарушить его планы, и на какое-то мгновение нарушило. Гроза, которая вот-вот разразится. Она спутала все его расчеты; он запаниковал. Гроза началась, как только он отделался от Хедли. Он в ярости сел и стал размышлять, что делать дальше. И пришел к философскому выводу, что самое лучшее — подождать, пока гроза кончится, и посмотреть, что случится. Поэтому — он сам так говорит — он лег на диван и принялся читать «Процесс над миссис Джуел».
Доктор Фелл слегка повел рукой. Суперинтендент Хедли сделал несколько шагов и остановился перед Ником, чье инвалидное кресло со скрипом откатилось еще на дюйм.
— Я попрошу вас, сэр, — сказал Хедли, — ответить мне на пару вопросов касательно времени, какое вы провели тогда в кабинете.
Ник сохранял полнейшую невозмутимость:
— С удовольствием, хоть я уже и дал вам свои показания.
— Да. Это другие вопросы. Вы закрыли окна, когда началась гроза?
— Естественно.
— Понятно. Когда вы снова открыли их, доктор Янг? Когда я пришел к вам в следующий раз, они были открыты.
— Если это вас так интересует, я открыл их, когда гроза миновала. В семь часов или что-то около того.
— Что вы сделали потом?
— Суперинтендент, сколько можно повторять одно и то же? Я снова вернулся на диван; снова лег и стал читать скучную книгу.
— Вы не выходили из кабинета между семью и семью тридцатью?
— Нет, не выходил.
— Понятно. В таком случае, — спросил Хедли, — как случилось, что вы не слышали телефонного звонка?
— Э-э-э?
Хедли был терпелив:
— Единственная причина, заставившая меня в субботу нанести вам повторный визит, заключалась в том, что я не мог дозвониться до вас по телефону. Я пытался. Я звонил целых три минуты, и никто не ответил. Телефон стоит на письменном столе в вашем кабинете. Почему вы не сняли трубку?
На губах Ника по-прежнему играла слабая скептически-презрительная улыбка. Он насмешливо, чуть ли не глумливо покачал головой:
— Мой славный полицейский. Вероятно, я спал.
— Спали целых три минуты под телефонные звонки, тогда как телефон всего в шести футах от вашего дивана?
— Или, возможно, — холодно сказал Ник, — я предпочел не отвечать. Да будет вам известно, что я не обязан снимать трубку даже ради таких высоких и могущественных господ, как вы. Мне было покойно на моем месте. Вот я и позволил ему звонить.
— Значит, вы не слышали звонка?
— Нет, слышал.
— Когда звонил телефон, сэр? В какое время?
Последовала короткая пауза.
— Откровенно говоря, я не старался запомнить. Я не посмотрел на часы, не желая вставать и…
— Это не пойдет, — так резко сказал Хедли, что некоторые из присутствующих подскочили. — Я сам могу засвидетельствовать, что часы на письменном столе стоят циферблатом к дивану.
— И тем не менее я не припомню.
— Однако могли бы. Постарайтесь, сэр! Ведь это не трудно. Было это, скажем, ближе к семи или к семи тридцати?
В голосе Ника зазвучали визгливые ноты:
— Я не знал, что это так важно. Поэтому с сожалением повторяю вам, что не обратил внимания на время.
— Если вы нам этого не скажете, — с бесконечным терпением проговорил Хедли, — то придется сказать нам. Продолжайте, Фелл.
— В семь часов, — продолжал Фелл, обращаясь к Бренде, словно весь рассказ предназначался только для нее, — этот ваш Ник поднялся, как он говорит, чтобы открыть после грозы окна кабинета. Из своей дозорной башни он увидел, как вы вышли с корта и разделились на две группы. Он видел, как Дорранс и миссис Бэнкрофт пошли в одну сторону, а вы и Роуленд в другую. Он возликовал в душе: жертва сама шла ему в руки.