Клетка из слов
Шрифт:
Звонит колокольчик, из бело-синего магазинчика выходит молодая женщина и ласково с ним здоровается. Он кивает в ответ. У нее опухшие глаза и красный нос. Она плакала, – понимаю я, и меня охватывает внезапное сочувствие. Или, может, она простудилась. Женщина от души высмаркивается и убирает в карман бумажный платочек. Потом относит ящики внутрь, каждый раз проходя через звенящую дверь. А когда возвращается, пустые ящики свисают у нее с предплечья. Каждый ее уход и каждое появление сопровождаются веселым колокольчиком. Это не простуда, она точно плакала. На ее лице сверкают новые слезы.
– Мне жаль, – говорит она рыбаку, как будто чем-то его обидела. Мужчина мягко кивает. Это слово полно тоски, а его молчание словно немой ответ. Может, они были любовниками, – с восторгом думаю я. – Может, он ее бросил.
Когда содержимое всех двенадцати ящиков оказывается внутри, женщина передает ему стопку банкнот. Он забирает их и возвращается к грузовику. Когда она заходит в магазин, бумажный платочек выпадает у нее из кармана. Он, видимо, замечает это краем глаза, потому что резко оборачивается и подбирает его, прежде чем его успевает унести ветер. Я понимаю, насколько это чуткий и смиренный жест – забрать себе платок плачущей девушки, чтобы его не сдуло по улице в море.
Как будто почувствовав мой взгляд, мужчина оборачивается и смотрит по сторонам. Его глаза вспыхивают, остановившись на мне, и он задорно улыбается.
– Эй, – кричит он, – от кого прячешься?
Я робко выхожу из-за угла.
– Хочешь прокатиться? Поможешь мне со следующей партией в доках?
Он показывает на пассажирское сиденье беззаботным, дружеским жестом. Похоже, люди здесь не особо разговорчивы, но любят маленькие проявления доброты.
– Я не могу, – разочарованно отвечаю я, – мне нужно ждать отца.
Мужчина медленно кивает, а потом залезает в свой грузовик и с ревом уезжает вверх по улице, в сторону океана. Было бы здорово с ним поехать. Я бы с удовольствием посмотрел на доки.
Кто-то кричит «бу!», и я вздрагиваю.
– Ты как-то очень быстро позавчера убежал, – обращается ко мне парень с пляжа. Он выглядит еще более расслабленным и бронзовым, чем тогда. – Я Нат, – представляется он. – Натаниэль.
– Как Готорн?
– Моя фамилия Пеллетье.
– Я имею в виду Натаниэль Готорн, писатель. – Ему явно становится не по себе. Я быстро добавляю: – Я Уайлдер. Имя странное. Можешь звать меня просто Уилл.
Я уже довольно долго дожидался, чтобы испробовать «Уилла».
– Не, звучит круто. Как у рестлера или типа того. Типа «ты уайлд, а я уайлдер-р-р!»
Он хищно оскаливает свои здоровые белые зубы. С его дружелюбными чертами это вяжется слабо.
– Я Уайлда! – пародирую его я, и в таком исполнении это действительно звучит не так уж плохо. Как что-то из пьесы.
Нат пихает меня в плечо, как будто рассердившись, а я смеюсь в ответ на его улыбку.
– Не волнуйся насчет Харпер, – говорит он. – Она богатая, так что ей не нужны манеры.
Я снова смеюсь, потому что он, похоже, шутит, но про себя думаю: а ведь у нее и правда их нет.
– Хочешь сегодня с нами поплавать? Мы собираемся ближе к вечеру. Разведем костер, посидим на берегу.
Я немного сомневаюсь. Пойти хочу, но все-таки побаиваюсь. Я не очень умею общаться с людьми.
Я уже собираюсь отказать Нату, но тут с почты выходит мой отец и подзывает меня к себе.
– Мне пора идти, – говорю я.
– Мы пойдем в бухту около пяти, – кричит Нат мне вслед, и я отчасти рад, что он вроде как хочет подружиться, но отчасти немного раздосадован, потому что все как будто сложилось без всякого моего участия.
Но я не буду с ними гулять. Нужно знать свое место. Когда они придут, сделаю вид, что занят.
Мы с Натом и Харпер сидим на песке, неловко молчим и наблюдаем за отливом. Влажный песок бухты гладкий и серый. Он вызывающе блестит, как оголенные внутренности, словно его не должно быть видно. За нашими спинами на берегу чадит тлеющий костер. Оказалось, мы не очень-то умеем разжигать огонь. Харпер кажется еще красивее в длинных лучах низкого солнца. У нее гладкое угловатое лицо феи или капризного ребенка. Как только это сравнение приходит мне на ум, мне сразу хочется его записать для дальнейшего использования. Я чувствую шевеление у себя в брюках и после этого специально на нее не смотрю. Чувствую ее присутствие – оно греет меня, как маленькое солнце.
– Извини, – говорит Харпер. – Я вела себя ужасно.
– Без проблем, – осторожно отзываюсь я. – Ты просто шутила. – Это лучшее, что можно сказать человеку, представляющему угрозу. Это снимает напряжение.
– Нет, это было мерзко. На меня иногда находит. Стараюсь этого избегать, но бывает. – Она замолкает. – А еще немного сбили с толку твои очень странные… – Харпер опять замолкает, и мне становится ее жалко. Она отчаянно пытается снова не нагрубить.
– Я знаю, – просто отвечаю я. – Мне об этом постоянно говорят.
Люди очень быстро судят обо мне по внешнему виду. У меня очень большие глаза, и, по идее, это должно быть хорошо. Но они слишком большие, как у лемура. А еще они прозрачные. Настолько, что даже сложно определить их цвет. Они почти сливаются с моей кожей, а она тоже почти прозрачная. Я планирую загореть этим летом, чтобы стать немного больше похожим на обычного парня и немного меньше – на насекомое.
– Ага, – присоединяется Нат. – У того парня, который жил здесь до вас, были такие же глаза, такого же… цвета. – Он прищуривается и откидывается на спину, рассматривая меня. – Ты выглядишь как его молодая версия. Он тоже плавал здесь по утрам. – Повисает пауза. – Он был приятный, мы с ним иногда разговаривали. Любил фотографировать тут, на побережье.
– Я думала, он умер, – вставляет Харпер. – Ты что, призрак?
– Это был мой дядя Вернон, – отвечаю я. – И он действительно умер.
– Ну Харпер. – Нат говорит без нажима, но Харпер смотрит на него и вспыхивает.
– Извини, – быстро произносит она. – У меня не очень с личными темами.
– Все нормально. Я его не знал. Мой отец называет нас «типичными Харлоу». Большие стрекозьи глаза, бледная кожа.
Я украдкой кидаю неуверенный взгляд на Харпер. У нее тоже бледная кожа, но она кремового цвета и усеяна золотыми веснушками. Она хотя бы похожа на человеческое существо, в отличие, к моему большому сожалению, от меня. Она дрожит, и мне хочется одолжить ей свитер, но я не решаюсь. Я видел, как в кино замерзающим девушкам одалживают свитера, но сам никогда так не делал, да и с девушкой никогда не разговаривал, так что стесняюсь.