Шрифт:
Предисловие
Писатель часто фантазирует, сочиняя свои истории, но не задумывается, что может точь в точь повторить реальную жизнь одного из семи миллиардов людей. Жизнь не просто непредсказуема, она многоканальна, изобретательна и четка, как в своём сострадании, так и в жестокости. Самые страшные наши фантазии и страхи, от которых передергивает все тело, – чья-то реальность. Поэтому данная история для одних может оказаться реальным случаем, для кого-то – частично вымышленной историей. Для меня же лично эта история отчасти вымышлена, отчасти достоверна. В ней много внутренних, локальных проблем, за несвоевременным устранением которых следует трансформация в глобальные, затрагивающие массу людей. Пока ты взращиваешь монстра в четырёх стенах, это проблема только твоя, ну, и ещё новоиспеченного монстра, но когда ты
И если вы не готовы к этой ответственности, к терпению и полной отдаче, не стоит заводить потомство, обрекать его и многих людей – тех, кого он повстречает на жизненном пути – на испытания. Рано или поздно ваша безответственность или жестокость выйдет боком – это правило. Жизнь так устроена, что каждый платит за неё: бедный заплатит деньгами, а богатый, он же жадный – здоровьем, репутацией, жизнью, причем часто не своей, а жизнью детей, чтобы было побольнее. Ну а у тех, кого и собственные дети не беспокоят, жизнь заберёт то, чем они дорожат больше всего. Поэтому важно чувствовать меру и не спрашивать: «За что?» Ты должен, ты ответственен, так будь добр заплатить за вчерашние салюты сегодня, иначе твой долг вырастет до непреодолимых тебе величин. Праздник когда-то заканчивается, закрывается занавес и гаснет свет. И так до новой премьеры. Следует всего лишь проявить терпение – инструмент, подвластный только самой сильной душе.
История Делины написана мной в нелегкое время – его мрачное влияние напрямую отразилось и на книге. С ней связаны мои собственные воспоминания, тихо томившиеся в глубинах памяти, но нежданно наступило время ощутить их вновь и пережить их последствия. Пока я росла, наблюдала за различного рода проявлениями жестокости людей по отношению друг к другу, но она практически не касалась меня самой. Тем не менее отравленная земля не способна взрастить здоровый урожай.
Лето в деревне – особая атмосфера, особенно для детей – это бесконечные источники для выдумки новых игр, сценариев, чем мы пользовались умело, я, будучи единственным ребёнком в семье, привыкла к одиночеству и легко могла развлечься игрой с собой. Но был определенный круг друзей, среди которых я чувствовала себя лучше, чем даже когда была одна. Жаркие знойные дни мы переживали в тенистых садах и полях с обилием лекарственных растений с преобладанием ромашки луговой, окружающих протекающую вдоль всей деревни реку.
Одним из главных героев моего воспоминания был мой троюродный брат, живший у нас на протяжении нескольких лет; он был взрослее нас, соответственно – был главным сценаристом наших игр. Как-то раз, возвращаясь с реки, пройдя через строй высоких тополей, рыжеволосый и высокий для своих четырнадцати лет Рони встал перед нами и вручил один из двух топоров, зажатых в его руке, другому нашему заводиле, Марку.
– За мной, – живо призвал он последовать за ним восьмилеток, интригуя загадочной улыбкой.
Уверенные, что в его золотую голову пришла очередная захватывающая идея, мы помчались за ним обратно к гордо возвышающейся линии тополей.
– Стойте здесь, – Рони выстроил нас возле одного невысокого дерева, породу которого вспомнить мне вряд ли удастся.
Отложив аккуратно свой топор, он довольно ловко забрался на дерево; только когда его руки потянулись к темному пятну среди густой листвы, мы поняли: он спускал птичье гнездо. Довольно крупное, слепленное из земли и мелких веточек гнездо спустя минуту уже лежало перед нами, из него тянули головы несколько птенцов: без перьев, абсолютно голые, недавно вылупившиеся, с большими планами на долгую жизнь, как и следовало воронам.
– Мерзкие вороньи детёныши, – произнёс Рони, – недавно одна ворона напала на меня, давайте отомстим, – с выражением, предвкушающим приближающее зрелище, произнёс он, подбирая с земли топор.
Последующие несколько минут перед моими глазами пронеслись как видео на пленке при быстрой перемотке, я не смогла уловить ни единой цельной картинки. Когда пленка остановилась, мои глаза застыли на мелких брызгах крови на зелёной траве, чуть выше я заметила пытающего уползти изуродованного, но ещё имеющего силы на крик птенца. Я поняла – с нами что-то не так. Сейчас стало ясно, что именно. Все разбежались друг за другом: кто по домам, кто на новую локацию для игрищ, кто-то повеселился и пошёл дальше, кто-то погрустил и забыл. А кто-то на всю жизнь оставил картину перед глазами и в каждую свободную от дел минутку воспроизводил ее, пропускал через себя, пытался понять, каково было этим птенцам, что чувствовали те, кто безжалостно наносил по ним удары. Из всех перечисленных типов людей именно последний был самым сломленным и, как следствие, нездоровым.
Книга о том, как здоровый человек может оздоровить своё окружение, а больной практически не имеет шансов не сломать кого-то ещё.
Сон
Туманным кружевом смесь ароматов ореха, нежной ванили, порой вперемежку с мягким ароматом кокоса, проникали в мою комнату каждое утро, вместо утреннего будильника отрывали меня ото сна и одновременно пробуждали аппетит. Чаще всего мама – строгий дисциплинированный доктор, построивший на этом гигантский бизнес, – собственноручно готовила полезные завтраки для глубоко отпекаемой двадцатилетней меня. Сегодня были оладьи из миндальной муки на сиропе топинамбура, испускающие утончённой струёй пар. Каша-пудинг из семян чиа на кокосовом молоке красовался в миске из плотного чешского стекла. Сахару, глютену, молочному белку и всему, что вредит организму, в нашем доме не было места, особенно для меня. После страшной трагедии, произошедшей в семье, когда ушла из жизни моя младшая сестра, мама, убитая горем, помешалась на моем здоровье. Страх потерять и меня незначительно, но сводил ее с ума. Половину сада мама перепахала и умудрялась выращивать на расчищенном участке всевозможные овощи. Было странно видеть властную бизнес-леди, при наличии кухарки, с энтузиазмом готовящую разнообразные, но исключительно полезные блюда, или же замечать ее за работой в огороде. Каникулы, на которых я приезжала в родительский дом, наш шеф, некогда награждённая мишленовской звездой, называла нашими общими каникулами: мать просто не доверяла ей приготовление еды для меня, в редчайших случаях и под ее чутким и стерильным контролем шефу все же счастливилось меня кормить. Помимо еды залогом здорового организма являлся спорт; мне предлагался выбор между плаванием и тренажёрным залом, и чаще я уплывала в сторону расслабления, как довольно ленивая натура. Мое плаванье ограничивалось простым барахтаньем в воде, отягощённым бесконечными думами обо всем, о чем не думают двадцатилетние девчонки.
На что у меня не было выбора, так это на посещение психолога. Мистер Купер был однокурсником мамы и хорошим знакомым, поэтому мое минутное опоздание тут же докладывалось миссис Лили Ричмен, следствием чего были часовые рыдания надо мной и лекции о важности сохранения ремиссии. Хотя я понимала, что с психологом или без него – мои приступы будут повторяться.
Время каникул – не самая веселая и безмятежная пора в моем случае. Поэтому время учебы я превратила в марафон потех и безделья. Забота мамы – это очень ценно и мило, но только до тех пор, пока она не превращалась в мою обязанность. В то же время я не могла не сочувствовать ее боли, не понимать страхов, поэтому пыталась идти навстречу. Обычно после завтрака я включала музыку в наушниках и бегала по району или шла пешком до спа-центра с бассейном. Я всегда оплачивала индивидуальный тариф, по которому я и инструктор были единственными посетителями, и чаще приходилось доплачивать и самому инструктору, чтобы он занялся чем угодно, но только оставил меня наедине с собой. Если исключить обязательный характер моих посещений, то плавание чаще приносило мне удовольствие. Погружение в тёплую ласковую воду было сравнительно с применением седатива, оно не избавляло от навязчивых мыслей, но они казались не столь травматичными.
Моим излюбленным развлечением было изображение фридайвера: медленно погружаясь, я наблюдала за предметами через волнующуюся воду, все принимало причудливую плавучую форму, будто окна, потолок и все, что просматривалось, было взято из «мягких часов» Дали. Наблюдение через воду было не самой целью моего погружения, каждый раз я испытывала свой организм, держалась под водой и доводя себя до предела кислородного голодания. Представляла, как кто-то, решив, что я утонула, бросился спасать, а я рассмеялась бы в ответ.
В очередной раз испытав себя, я вынырнула, жадно поглощая кислород. Открыв глаза, увидела сидящую на краю бассейна знакомую фигуру – Ари, с его фирменной улыбкой на циничной физиономии.
– Милая, ты не отвечаешь, – продолжал он улыбаться.
Не собираясь отвечать, я подплыла к нему, с такой же наглостью вглядываясь в его хитрые глаза.
– Не смотри так, – засверкал он белоснежными зубами.
Выйдя из воды, я прошагала медленными уверенными шагами мимо него и отправилась в душ, не проронив ни слова. Это и был мой красноречивый ответ.