Клиент Пуаро
Шрифт:
– Вот видите! – Псих оживился, как будто нашел в словах Волкоедова неожиданную поддержку. – Вы сами сказали, что приходить завтра совершенно бессмысленно…
– Ну и что из этого? – беспокойно переспросил Алексей Кириллович, чувствуя, что странный человек пытается перехитрить его, заманивает его своими словами в какую-то ловушку.
– Значит, нет никакого смысла откладывать это на завтра!
– Что откладывать? – Волкоедов взглянул на лестницу, надеясь, что появится кто-нибудь из соседей и поможет ему выкарабкаться
Никого, конечно, не было.
– Что откладывать? – тоскливо повторил Волкоедов, поняв, что подмоги не будет и придется выпутываться самому.
– Восстановление исторической справедливости.
Нет, все-таки какой зануда! И почему он привязался именно к нему, к Алексею Кирилловичу, известному и преуспевающему писателю?
Он чувствовал, что покой в удобном, глубоком кожаном кресле и рюмка хорошего выдержанного французского коньяка откладываются, что прежде ему придется снова разговаривать с этим занудным кретином, обсуждать его дурацкие амбиции…
Сутулый человек подошел к нему вплотную, словно хотел что-то сказать на ухо. Волкоедов брезгливо отстранился, и вдруг он увидел, что в руке психа блеснуло что-то острое и тонкое. Алексей Кириллович открыл рот, чтобы возмутиться, чтобы как следует отчитать этого идиота, который вообразил о себе невесть что, но идиот снова придвинулся к нему вплотную и коротким сильным ударом воткнул в грудь свое тонкое и острое оружие.
Почему-то Волкоедов в первое мгновение очень расстроился из-за того, что этот кретин испортил замечательный и очень дорогой серый плащ от Хьюго Босс.
Во второе мгновение он почувствовал страшную, пронзительную боль и удивительную щемящую тоску, как будто он внезапно понял, что никогда не напишет тот настоящий, тот удивительный роман, о котором мечтал многие годы и в котором хотел высказать все то, что за эти годы накопилось в его душе… Впрочем, так оно и было – ведь у Алексея Кирилловича Волкоедова попросту больше не было времени на то, чтобы написать этот роман. У него вообще ни на что больше не было времени, потому что его жизнь неожиданно и катастрофически завершилась.
Алексею Кирилловичу стало совершенно нечем дышать, как будто в мире внезапно кончился воздух. Даже те жалкие, ничтожные крохи воздуха, которые удавалось невероятным усилием втянуть в легкие, совершенно не годились для дыхания – они были сухими и горькими, как страницы газет с ругательными рецензиями.
Волкоедов успел еще подумать, что ему так и не удастся получить Нобелевскую премию по литературе, да что там – даже жалкого «Букера» ему уже не дадут, и на этой грустной мысли он скончался.
Алексея Кирилловича Волкоедова, известного писателя, горячо любимого широкими уголовными массами, больше не существовало.
Тело в дорогом плаще от Хьюго Босс сползло по грязной стене подъезда и застыло на
Сутулый человек внимательно посмотрел на дело своих рук, наклонился над бездыханным телом и сделал еще одно… это было неприятно, но необходимо. После этого он убрал свои окровавленные инструменты в полиэтиленовый пакет и спрятал в карман.
Оглянувшись по сторонам, он торопливо направился к выходу, вполголоса проговорив:
– Историческая справедливость восторжествовала…
Чуть подумав, он добавил:
– Частично восторжествовала!
На этот раз Лола вошла в дом на улице Чапыгина без прежнего радостного, победного настроя. В душе у нее пели не бодрые фанфары, а скорбные трагические скрипки.
Она старалась внушить себе мысль, что несет на телестудию Перришона, как заботливые матери ведут своих талантливых детей в музыкальную или художественную школу, надеясь открыть перед ними ворота к славе… Однако не могла при этом отделаться от сложного неоднозначного чувства и с невольной ревностью поглядывала на клетку с попугаем.
Перришон, наоборот, выглядел совершенно счастливым и поглядывал по сторонам с видом наследного принца, объезжающего свои будущие необозримые владения.
Когда дежурный в вестибюле телецентра выписывал Лоле пропуск, Перришон прокашлялся и хрипло выкрикнул:
– Р-работаем? Пр-ривет, пр-ривет!
Дежурный от неожиданности выронил авторучку. Лола покосилась на попугая и прикрикнула на него:
– Веди себя прилично!
Потом она повернулась к охраннику и проговорила:
– Извините, он волнуется, первый раз на студии… кстати, на него пропуск не нужно оформлять?
– Нет, – дежурный, наголо выбритый военный отставник, с интересом посмотрел на Перришона, – не нужно, он проходит как инвентарь.
– Инвентар-рь? – истошно завопил попугай, оскорбленный до глубины души. – Дур-рак! Кр-ретин!
– Все понимает! – изумился отставник.
– Извините, – пробормотала Лола, схватила пропуск и от греха подальше помчалась к лифту.
На третьем этаже царило какое-то беспокойство. То есть телецентр и в обычные дни здорово напоминал разоренный муравейник, но сегодня он был похож на муравейник в ожидании ревизии.
Сотрудники передвигались по коридору или стояли возле дверей парами и группами и о чем-то озабоченно переговаривались.
Лола, не обращая внимания на всю эту суету, подошла к двери триста восьмого офиса и заглянула внутрь.
В комнате присутствовали в данный момент только Аглая Михайловна и прежний длинноволосый парень, как всегда, поглощенный созерцанием экрана монитора.
Поскольку парень представлял собой всего лишь приложение к компьютеру и не годился в собеседники, Аглая Михайловна не находила себе места и очень обрадовалась Лолиному появлению.