Клим Драконоборец и Зона Смерти
Шрифт:
– Очень уж тут тихо, как в монашеской обители, – заметил Клим. – Ни смотров воинских, ни рыцарей и дам, ни музыкантов, лицедеев и герольдов, ни конюшен с быстрыми скакунами, ни псарей и ловчих. Быстроглазых девиц-служаночек и тех нет.
– На охоту прресвитерр ммне ездит и в горрод тоже. Зачем ему конюшни и псаррни? – ответил кот. – Служаночки и скоморрохи тоже ему ммне нужны. Воины его в лагеррях и кррепостях, и ты такую кррепость видел, где командует Шалом. Словом, каша отдельно, и масло отдельно.
– С довольствием тоже странное дело, – сказал Клим. – Сорок печей, в котлах быков варить можно, противни
– Сейчас пустые, – пояснил хатуль мадан. – Но когда съедутся господа со всех прровинций, ммне будут котлы пустовать, да и поварров у каждой печки будет целая толпа. Но такое случается рраз в году, а то и рреже.
– Скучновато здесь живут.
– Скучновато, – согласился кот. – А как ты думаешь, величество, с чего я подаррком назвался и с Ашррамом к тебе отпрравился? С рриском для собственной жизни! Таврры прроклятые меня ведь чуть ммне съели!
– Я это ценю, мой серый друг и соратник, – с чувством промолвил Клим. – У нас, само собой, повеселее. Живи в свое удовольствие. Только не пугай моего малыша.
– Очень надо! – буркнул кот и, задрав хвост, повел короля обратно в его апартаменты.
Црым и Бахлул уже вернулись из гавани. Их сопровождал рослый бородатый иундеец, чиновник пресвитера по морским делам, проводивший шута и джинна к нужному пирсу и кораблю. По дороге они заглянули в таверну, приняли на грудь пару кружек, так что Црым был навеселе. Бахлул ибн Хурдак, равнодушный к спиртному, тем не менее казался возбужденным.
– О шахиншах, мой высокий повелитель! – воскликнул джинн, едва завидев Клима. – По воле твоей я осмотрел корабль и должен сказать, что судно превосходное, с крепкими мачтами и парусами, с просторным трюмом и каютами, а та, что назначена тебе, устлана лучшими коврами. В бортах ни единой щелки, палуба надраена, в трюме запасы пищи и воды, а также богатые подарки от пресвитера. Будет чем порадовать королеву и ее придворных дам!
– Есть ли на судне вооружение? – спросил Клим, скорее по привычке. В этой реальности пушки и порох еще не изобрели.
– Есть, – подтвердил Бахлул, к удивлению короля. – Носовой таран, окованный бронзой, и два больших самострела на палубе. Еще бочки с горючей смесью, чтобы пускать снаряды с огнем. На тот случай, если встретим морских разбойников.
Глазки джинна сверкали, полы халата развевались, и Клим понял, что сказано еще не все. Он ждал.
Бахлул ибн Хурдак поднял ладони на уровень лица, пробормотал молитву и медленно огладил бороду.
– Я благодарю Всевышнего, позволившего мне дожить до этого дня. Знаешь ли ты, о опора вселенной, кто кормчий на этом корабле? Называл ли пресвитер его имя?
– Нет. Сказал лишь, что капитан отважен и опытен.
– Так и есть, так и есть, мой господин! – Бахлул в восторге всплеснул руками. – Кто на всех морях мира может сравниться отвагой и опытом с Синдбадом-мореходом? Кто лучше знает пути ветров и волн? Кто правит кораблем, не страшась шторма и бури? Не зря о нем рассказывают сказки. И теперь я увидел его воочию!
Клим усмехнулся:
– А кто у него в команде? Али-баба, Аладдин и Маруф-башмачник?
– Нет, о меч справедливости, этих имен я не слышал. У Синдбада тридцать крепких молодцов, и лазают они по мачтам, будто стая обезьян. Умелые мореходы!
– Этот
Джинн возмущенно закатил глаза, они начали пререкаться, но Клим стукнул ладонью по колену и велел им замолчать. В конце концов, Синдбад – лишь имя, и был ли их капитан тем самым Синдбадом, Клима не волновало. Главное, чтобы доставил его на берег Дикого моря, в землю тавров, за которой начинались степи Хай Бории. Доставил в края, ставшие для него уже родными.
В день, назначенный для празднества, дворец разительно переменился. Съехались тысячи знатных иундейцев, всюду мелькали новые лица. Ржали онагры, трубили слоны, сотни служителей метались по дворам и лестницам, устраивая гостей, сотни поваров толпились на кухне, блюда и кувшины бесконечной чередой плыли в трапезные. Жены и дочери приезжих прогуливались в садах, а кое-кто даже возлежал в изящной позе на ковре у фонтана или бассейна. При всем том соблюдался порядок, беседы велись негромко, выступали гости чинно, никто не сморкался в кулак и не курил подозрительной травки, пищу и напитки подавали вовремя, а ездовых животных быстро разместили в стойлах и городских конюшнях. К вечеру знать начала собираться в зале приемов, огромном, как арена в Лужниках. Белый цвет в одеждах был преобладающим, но встречались кавалеры и дамы в ярких шелках, с перьями на шляпах, увешанные драгоценностями с ног до головы. Зал, уже знакомый Климу, тоже изменился; у стен его тянулись накрытые к пиршеству столы, а посередине пролегал неширокий помост, устланный коврами. Он шел по всей длине просторного зала и кончался у завесы из синего шелка, расшитого золотыми лилиями. Там, как объяснили Климу, была личная трапезная пресвитера, предназначенная для двоих – владыки Иоанна и короля хайборийского, самого почетного из гостей.
Едва он ступил на помост, в зале грянуло: «Аве, цезарь!» Люди стояли по обе стороны возвышения, и Клим видел сотни обращенных к нему лиц, твердые черты мужчин, мерцающие женские глаза, улыбки юных девушек, блеск вплетенных в волосы драгоценных камней, мягкое колыхание одежд, перьев, прозрачных вуалей. Четыре царедворца шли перед ним и столько же позади. Двигались они неторопливо, чтобы собравшиеся могли рассмотреть короля далекой Хай Бории, победителя демонов, избавившего их землю от злобных чудовищ. Они шли в тишине, и Клима приветствовали лишь жестом рук, чертивших знаки Благого Господа. У синей завесы сановники расступились, пропуская Клима вперед, и когда он коснулся шелка, снова послышалось: «Аве, цезарь!»
Под этот клич он раздвинул занавес, вошел и замер на месте. Раскрыл рот, закрыл его, раскрыл снова и пробормотал:
– Мабака! Черт меня побери!
Седой старец, сидевший у стола, улыбнулся.
– Мабака, мой король? Я не знал, что ты говоришь на тангутском!
– Это единственное известное мне слово, – промолвил Клим, совладав с изумлением. – И оно, как я подозреваю, не из приличных.
Старик захохотал, по его лицу разбежались лучики морщин.
– Так и есть, так и есть! Совсем не из приличных! Но я, кажется, плохой хозяин. Садись поскорее к столу, налей вина себе и мне, и мы выпьем… выпьем… За что же?