Клиника в роще
Шрифт:
У кромки воды стояла женщина в белом платье. Алексей хотел окликнуть ее, но тут она повернулась сама. У нее было бледное, отечное лицо. Светлые волосы спутались и свисали с головы отвратительными свалявшимися прядями. На лице и на шее темнели какие-то пятна. Художник попятился и прикрыл глаза рукой. Потом отнял ее.
Женщина по-прежнему смотрела на него. И теперь он разглядел, что это были за пятна – пиявки! Отвратительные черные пиявки!
Из груди вырвался тихий вздох, больше похожий на стон. Тенишев зажмурился. Постоял так немного. Наконец решился снова взглянуть.
– Я слишком устал, – произнес Алексей вслух. – И еще эта картина…
За спиной у него хрустнул сук. Художник судорожно дернулся, глаза его расширились, лицо исказила гримаса ужаса.
Не поворачивайся! Только не поворачивайся! Обогни кустарник по кромке болота и иди к дому. Только не поворачивайся. Потому что если ты снова ее увидишь – ты умрешь!
Странный тихий голос звучал то ли снаружи, то ли в мозгу Алексея.
Налившиеся свинцом ноги шаг за шагом повели его к болоту. Усилием воли Тенишев заставил себя остановиться. Прав был отец, когда называл его слабаком. Какой он, к черту, мужчина, если не может обернуться и посмотреть правде в глаза? Нафантазировал себе черт знает что, а теперь штаны готов обмочить от страха.
«За спиной у меня никого нет, – убеждал самого себя Алексей. – Только лес. Сырой лес».
Там никого нет? Почему же по рукам и лицу Алексея поползли мурашки, а волоски сзади на шее встали дыбом, будто вдруг стянуло кожу на затылке?
Давай же, приятель, обернись! Докажи, что ты мужчина! Но если ты снова увидишь ее…
Тенишев хотел обернуться, но тем не менее опять шагнул вперед. Под ногой у него чавкнула жижа, и этот отвратительный звук показался ему неестественно громким. Он почувствовал, как мошонка его сжалась и покрылась гусиной кожей.
И все же Алексей обернулся, почти убежденный в том, что сразу же увидит ее. И он не ошибся. Женщина стояла сзади, всего в двух шагах от него – страшная, в белых лохмотьях, с распухшим и посиневшим лицом. Глаза ее, черные, без белков, вдруг зашевелились и начали вылезать из орбит. Секунду спустя Тенишев понял, что вовсе не глаза, а пиявки – черные, блестящие, мокрые – выползают из пустых глазниц.
Алексей затрясся всем телом и заскулил, как маленький ребенок:
– Мама…
Плечи и грудь под шерстяным свитером пробрал ледяной холод. По внутренней стороне бедра потекла горячая струя.
Пиявки закачались и почти одновременно упали вниз, шлепнувшись в мокрую траву. Глядя на Алексея пустыми глазницами, женщина стала медленно поднимать покрытые гнилостными пятнами и воняющие болотом руки.
Тенишев закричал, однако с губ его не сорвалось ни звука. Он попятился. А незнакомка – страшная, распухшая, сочащаяся болотной жижей – шла за ним, не видя его, но чувствуя его запах, подняв руки и стараясь коснуться пальцами его лица.
И вдруг земля ушла у Алексея из-под ног – холодная вода болота обняла его за грудь и плечи. Тенишев не сразу понял, что тонет. А поняв, забился, стараясь подгрести к берегу и схватиться за траву. Но все усилия оказались напрасными. Ноги, не чувствуя опоры, тяжелые, бесполезные, как культи или протезы, тянули за собой вниз все тело.
– Помогите! – придушенно вскрикнул Тенишев.
Последним судорожным рывком он попробовал ухватиться за ветви кривого молоденького дуба, склонившегося над болотом как бы в почтительном поклоне, и рука его даже коснулась ветки, но та тут же выскользнула из мокрых пальцев. Трясина сдавила Алексею грудь, обожгла ледяным холодом шею и неумолимо потащила на дно.
15
Вера очнулась, открыла глаза. В висках и затылке стучало. Девушка снова смежила веки, и немедленно появилась картинка: Евгений Осадчий, щелкающий кнопками и тумблерами, его радостное лицо, стол, стремительно приближающийся к ней…
Вера в ужасе распахнула глаза и, превозмогая тошноту, поднялась на ноги. Она ожидала увидеть аппаратную, но с удивлением обнаружила, что находится в коридоре. Осторожно потрогала затылок и зашипела от боли.
Откуда-то издалека доносился странный шум, и Вера не сразу поняла, что слышит стук капель дождя в оконное стекло. Вслушиваясь в отдаленные раскаты грома, она пощупала затылок, затем поднесла пальцы к глазам. На них оказалась кровь.
«Ничего серьезного, – сказала себе Вера. – Кожа рассечена, но черепная кость цела».
Пошатываясь и держась рукой за стену, девушка медленно двинулась по коридору. Прошла несколько метров и остановилась. Глаза ее округлились, руки метнулись ко рту, чтобы подавить крик. На мгновение свет померк, и Вере пришлось до боли закусить губу, чтобы не потерять сознание.
На полу перед нею лежал труп Сташевской. Возле головы женщины расплылась лужица черной вязкой крови. Чуть поодаль – тело охранника Олега. Его лицо распухло от побоев, а из широко раскрытого рта торчала резиновая дубинка.
Вера двинулась дальше. Она шла по коридору, как во сне – просто невозможно было поверить в реальность происходящего. За углом наткнулась еще на один труп, молоденькой и хорошенькой медсестры Нины. За несколько дней, проведенных в клинике, Вера едва ли перекинулась с ней парой слов. Перед тем, как задушить Нину, убийцы изнасиловали ее. Вера прошла мимо, стараясь не смотреть на окровавленные, нелепо вывихнутые бедра девушки.
«Все это из-за меня», – подумала вдруг Вера. Но мысль не ужаснула ее. Чувства вины тоже не было. Вера словно бы покинула свое тело и смотрела на себя со стороны, как на героиню отвратительного фильма ужасов.
Внезапно до нее донесся отчаянный, полный ужаса и боли женский крик. У Веры захолонуло сердце.
И тут девушка увидела нечто такое, что ужаснуло ее не меньше, чем трупы сотрудников на полу, – дверь палаты Часовщика была открыта нараспашку. Вера заглянула внутрь. Защитная стеклянная перегородка ушла в стену, палата пуста.
Ей вдруг показалось, что кто-то стоит у нее за спиной. Вера быстро обернулась и облегченно перевела дух. В коридоре не было ни души. Шум доносился снизу. Видимо, разъяренные пациенты, расправившись с персоналом клиники, собрались в холле.