Клинки против смерти
Шрифт:
Тонкие губы старика сложились в горестную и несчастную гримасу, от которой Мышелов невольно поежился.
— Но звук так и не умер, даже начал становиться громче. И я понял, что хитрость моя оказалась напрасной. Ведь я убил только их тела, но не души, и скоро они обретут силу вернуться, чтобы убить меня, как всегда и намеревались. И потому отыскал я черные книги отца, чтобы магией навсегда погубить эти души или проклятием привязать их к столь дальним краям, откуда нет возврата. На некоторое время, казалось, я преуспел. Но весы вновь качнулись, и души стали одолевать. Все ближе и ближе подступали они… Иногда
Однажды ночью, когда они подступили совсем близко, утомленный путник прибежал к моей башне. Странно глядели глаза его, и я поблагодарил благих богов, что послали его к моей двери, — я понял, что делать. Дал ему еды и питья и подмешал в него жидкость, что несет сон и отлучает нагой дух от плоти. Должно быть, они поймали его и разорвали, потому что тело путника истекло кровью и он умер. Это несколько утихомирило их… вой удалился, и не скоро стал приближаться вновь. Но боги были добры ко мне и всегда посылали гостя, прежде чем звук подступал слишком близко. Я научился перевязывать тела тех, кого подпаивал зельем, чтобы они могли протянуть подольше, и смерть моих жертв полнее удовлетворила тех, кто воет.
Тут старик умолк, странно затряс головой и слабо, с укоризной поцокал языком.
— Но вот что меня теперь беспокоит, — продолжил он, — они стали теперь жаднее или, быть может, поняли мою хитрость. Ведь теперь их труднее удовлетворить, они обступили меня отовсюду и теперь больше не удаляются. Иногда я просыпаюсь ночью и слышу, как они обнюхивают все вокруг, чувствую их морды у моего горла. Мне нужны мужчины, больше мужчин, чтобы они охраняли меня. Они мне необходимы. Этого, — он указал на оцепеневшее тело проводника, — они словно и не заметили, словно засохшую кость. Но этот, — палец его обратился к простертому Фафхрду, — этот задержит их надолго.
Снаружи стало темно, свет исходил лишь от дрожащего пламени свечи. Мышелов с яростью глядел на старика, восседавшего на стуле, будто неряшливо ощипанный петух. А потом перевел взгляд на Фафхрда: громадная грудная клетка друга вздымалась и опадала. Над бинтами выступала сильно побледневшая челюсть. Тут ужасный гнев и безмерное отвращение овладели им, и, забыв обо всем, он бросился на старика.
Но в тот миг, когда длинный кинжал уже был занесен для рокового удара, звук вернулся. Он словно вытекал из какой-то налитой до краев мраком ямы, сотрясая и башню и всю равнину, так что задрожали стены, и пыль взметалась с мертвых чучел, подвешенных к потолку.
Мышелов остановил клинок в ладони от горла старика, судорожно трясшего в ужасе запрокинутой головой. Звук вернулся, а это значило только одно: без старика Фафхрда не спасти. В нерешительности отпихнув старика в сторону, Мышелов склонился над другом, потряс его, заговорил. Ответа не было. И тогда он услышал голос старика. Тот дрожал, и слова его почти не были слышны за звуком, но в голосе его теперь слышались едва ли не наслаждение и уверенность.
— Тело твоего друга находится на грани жизни и смерти. И если ты будешь груб, равновесие нарушится. Если ты сорвешь сейчас повязки, он лишь быстрее умрет. Ты не можешь помочь ему. — И словно прочитав в глазах Мышелова вопрос, ответил: — Нет, противоядия нет, — и поспешно добавил, словно опасался отнять у него надежду: — он не беззащитен там. Он могуч. И дух его будет могучим. Быть может, ему окажется по силам утомить их. Если он переживет полночь, то, возможно, вернется.
Мышелов обернулся и поглядел на старика. И снова тот словно прочитал нечто в безжалостных глазах Мышелова, потому что произнес:
— Тем, кто воет, будет мало моей смерти от твоей руки. Убив меня, ты все равно не спасешь своего друга, наоборот — погубишь. Если ты отнимешь у них мою душу, они разорвут душу его.
Иссохшее тело старика дрожало в припадке возбуждения и страха. Руки тряслись, голова раскачивалась вперед-назад, словно у паралитика. Трудно было хоть что-то прочесть на дергающейся физиономии с остекленелыми блюдцами глаз. Мышелов медленно поднялся на ноги.
— А может, и не разорвут, — сказал Мышелов. — Погубит его, как ты говоришь, твоя смерть или нет, — он говорил медленным, размеренным тоном, — я все же рискну и убью тебя прямо сейчас, если ты не предложишь ничего лучшего.
— Подожди. — Старик попытался отвести кинжал Мышелова и отдернул порезанную руку. — Подожди. Есть способ помочь ему. Где-то там, — он широко махнул рукой вверх, — дух твоего друга бьется с ними. У меня еще есть этот состав. Я и тебе дам глотнуть. Тогда ты сможешь биться с ним рядом. Вместе вы победите. Но нужно торопиться. Гляди! Они уже набросились на него.
Старик показал на Фафхрда. Повязка на левой руке варвара утратила прежнюю белизну — на левом запястье рдело пятно, именно там, где может вцепиться собака. Увидев это, Мышелов почувствовал, как похолодело все его нутро. А старик все толкал что-то ему в руку.
— Пей! Пей скорее! — приговаривал он.
Мышелов поглядел вниз. Это был небольшой стеклянный флакон. Глубокий пурпур его содержимого напоминал цвет струйки, застывшей в уголке рта Фафхрда. Словно завороженный, он вытащил пробку, медленно поднес флакон к губам и…
— Быстрее, быстрее, — торопил старик, почти приплясывая от нетерпения, — половины будет довольно, и ты очутишься рядом с другом. Времени уже мало. Пей! Пей!
Но Мышелов не спешил. Вдруг осененный внезапной мыслью, он из-за поднятой руки поглядел на старика. И старик, должно быть, мгновенно прочел его мысль… Выхватив из книги кинжал, он с неожиданной быстротой бросился на Мышелова. И преуспел бы, не приди тот в себя и не выбей ударом кулака по руке кинжал, звякнувший где-то поодаль. Потом осторожно и расчетливо Мышелов поставил флакон на стол. Старик потянулся следом, попытался опрокинуть его, но железные руки Мышелова стальной хваткой стиснули его кулаки. Мышелов заставил старика опуститься на пол и прижал руки к камням, голова его откинулась назад.
— Да, — согласился Мышелов, — я выпью, не опасайся, но выпьешь и ты сам.
Старик издал полузадушенный визг и конвульсивно задергался.
— Нет! Нет! — кричал он. — Убей меня! Убей своим ножом! Только не это! Только не это! — Мышелов придавил коленями его руки, и нажал на подбородок. Вдруг старик затих и, глядя вверх с каким-то особенным блеском в белесых глазах, с суженными в точку зрачками, проговорил: — Это бесполезно. Я хотел одурачить тебя, остатки наркотика я отдал твоему другу. А у тебя в руках — яд. И мы оба умрем жалкой смертью, и твой друг безвозвратно погибнет.