Клинки против смерти
Шрифт:
— А горка-то будет погорячей клишийских девок, — отозвался громадный варвар, огибая выступ бурой скалы. — Уже растаяла, скинула с себя снег.
Это оказалось правдой. Хотя вдали на горизонте белели снега, зеленели ледники Холодных Краев, прямо перед ними в котловине поблескивало небольшое незамерзшее озерцо. Воздух вокруг оставался морозным, изо ртов путников все еще вырывались белые клубы, но под ногами был уже не снег, а бурый камень.
От ближнего края озерца и поднимался холм, о котором говорил Мышелов, и что-то на вершине его ослепительной звездой отражало лучи только что вскарабкавшегося на небосклон солнца.
— Если только это и впрямь холм… — тихо пробормотал Фафхрд. — Горка перед нами или клишийская куртизанка — у нее несколько лиц.
Суть была ухвачена точно. Зеленые склоны были изборождены лощинами и покрыты скалами так, что в их очертаниях легко было угадать чудовищные физиономии… глаза на них были прикрыты, правда, будто подмигивали незваным гостям. Книзу лица словно плавились, камень там словно оползал потоками воска… напоминавшими слоновьи хоботы, исчезавшими под невозмутимой гладью едкой на взгляд воды. То тут, то там среди зелени краснели кровавые пятна, похожие на жадные рты. Округлая вершина, резко отличная от остального, казалась сложенной из розового, словно живое тело, мрамора. И она тоже старалась сложиться в лицо… спящего людоеда. Полоса ярко-красного камня, пересекавшая ее чуть сбоку, вполне могла показаться его губами. Из расщелины в красном камне поднимался белый дымок.
Холм казался не просто вулканическим. Его словно бы вздымала изнутри какая-то свирепая, примитивная и ужасная суть, страшнее которой ничего еще не встречалось Фафхрду и Мышелову. Опухоль, нарыв, грозящий прорваться в куда более юный и слабый мир… застывшая, но вечно следящая и вечно дожидающаяся своего часа, подстерегающая с незапамятных времен.
А потом иллюзия исчезла — четыре из пяти лиц пропали, пятое потеряло четкие очертания. Холм снова стал холмом — странным каменным уродцем на границе Холодных Краев, зеленым и блестящим.
Фафхрд со вкусом вздохнул. Он перевел взгляд на дальнюю оконечность озера. Холмы ее покрывала темная растительность, неприятно напомнившая шерсть. В одном месте из нее торчал приземистый каменный столб, подозрительно похожий на алтарь. Выше похожих на шерсть кустов — между ними то и дело попадались с красной листвой — опять начинались снега и льды, лишь порой из них выступали скалы и редкие рощицы карликовых деревьев.
Но Мышелов думал совсем о другом.
— Это же глаз, Фафхрд. Довольный, поблескивающий глаз, — прошептал он, приглушив голос до предела, словно они стояли на людной улице и их мог подслушать конкурент или доносчик. — Лишь однажды доводилось мне видеть подобный блеск — лунной ночью, в сокровищнице какого-то короля. Тот громадный алмаз мне не удалось стибрить. Помешал сторож-змей. Я убил червя, но шипение пробудило прочих стражей.
— А сейчас нужно всего лишь подняться на пригорок. И если даже отсюда камень сверкает столь ослепительно. — Он стиснул северянину ногу, как раз в чувствительном месте под коленом. — Подумай, Фафхрд, какой же он величины!
Слегка нахмурившись от неприятного пожатия и от собственных сомнений и предчувствий, северянин в знак вожделения со свистом втянул морозный воздух.
— Тогда мы с тобой, двое бедных, потерявших корабль мародеров, сможем, вернувшись в Ланхмар, рассказывать потрясенным, изнемогающим от зависти тамошним ворам, что мы не только пересекли Древние горы, но еще и обчистили их по дороге.
И он весело зашагал вдоль гребня, смыкавшегося с узкой скалистой седловиной, соединявшей гору над озером, с которой они только что спускались, и зеленый холм, Фафхрд не торопился, все глядел на зеленую горку, ожидал, когда на ней или вновь выступят лица, или же станет ясно, что никаких лиц там нет. Но все оставалось по-прежнему. Тогда он заподозрил, что поверхность холма отчасти дело рук человека, а значит, на ней может оказаться даже идол с бриллиантовыми глазами. Он нагнал Мышелова у дальнего края седловины, возле подножия зеленого холма тот внимательно изучал плоскую темную скалу, испещренную чертами, в которых Фафхрд сразу признал письмена.
— Руны… как в тропиках… в Клише! — пробормотал северянин. — Как же эти буквицы оказались столь далеко от дома?
— Вырубил какой-нибудь до черноты закоченевший отшельник, в безумии своем постигший клишийский язык! — сардонически отозвался Мышелов. — Разве ты забыл вчерашнего головореза?
Фафхрд коротко тряхнул головой. Они вместе склонились над глубоко врезанными строчками, пытаясь постичь их смысл; кое-какие познания были почерпнуты ими из древних кладоискательских карт… приходилось еще разгадывать тайнопись депеш, перехваченных вместе с посыльными.
— Семеро черных… — с трудом прочел Фафхрд.
— …жрецов, — закончил за него Мышелов. — С ними-то и придется иметь дело, кем бы они ни оказались. И еще с богом, зверем или дьяволом — этот извивающийся знак может означать и то, и другое, и третье, в зависимости от слов рядом, которых я не понимаю. Очень древняя надпись. И семеро черных жрецов служат обозначенному этой закорючкой существу или сдерживают его… а может быть, и то и другое.
— И пока живы жрецы, — продолжал Фафхрд, — бог—зверь—дьявол будет покоиться… или спать… или не оживет… или не восстанет.
Вдруг Мышелов подпрыгнул на месте, дрыгая ногами.
— Скала-то жжется, — пожаловался он.
Фафхрд понял. Неестественный жар от камня уже начинал чувствоваться даже сквозь толстые, моржовой кожи, пятки его сапог.
— Жарче, чем на самом дне пекла, — заметил Мышелов, подскакивая сперва на одной ноге, потом на другой. — Ну, что. Фафхрд? Будем подниматься или нет?
Со внезапным вызывающим смешком Фафхрд ответил:
— Ты ведь решился на это, малыш, давным-давно! Разве это я завел речь о громадных бриллиантах?
Друзья направились вверх, выбрав место, где гигантский хобот, или щупальце, или сосулька, стекавшая с подбородка, выступала из гранита. Подъем был достаточно сложен с самого начала, зеленый камень скруглен был повсюду, но следов кирки или топора нигде не было видно, что несколько поколебало сложившуюся было у Фафхрда уверенность; едва ли весь холм был обработан человеческими руками.
Цепляясь и подтягиваясь, они карабкались вверх, дыхание белым облачком вырывалось изо ртов, но камень жег руки. Чуть не по дюйму они осилили скользкие скалы, причем в ход шло все: ладони, ступни, колени и локти, даже не раз обожженные подбородки. Наконец они вскарабкались на нижнюю губу одного из ртов зеленого холма. Здесь оказалось, что о дальнейшем подъеме нечего и думать. Над головами нависла гладкая щека, выступая на длину копья.