Клинок Тишалла
Шрифт:
Я помню…
8
Несколько переодетых солдат видят меня и замирают, дотрагиваясь руками до складок одежды, в которых спрятано оружие.
Я иду вперед, дружески улыбаясь им.
Золотистый песок арены похрустывает под моими сапогами. Солнце припекает; я вижу его алое сияние на верхней границе поля зрения.
Все мои сомнения и вопросы разлетаются, как голуби
Теперь меня замечает Тоа-Сителл; его светлые глаза распахиваются, губы начинают двигаться.
Он трогает Ма’элКота за руку, и голова императора поворачивается ко мне замедленно и угрожающе, как башня танка…
Вот когда я был в последний раз полностью, безоговорочно, совершенно счастлив: семь лет тому назад на песке стадиона Победы.
Счастлив. По той же причине, что и сейчас.
Я знал, что вот-вот умру.
Не смерть радует меня; вовсе не костлявая кривит мои ободранные губы в мучительной улыбке. А то, что умру я в Поднебесье. Что мне не надо возвращаться домой .
Больше никогда не надо возвращаться.
Черт, и знаете что?
Мне нравится даже смрад.
Здесь пахнет грязными улицами Сан-Франциско летним вечером; пахнет мордобоем и увечьями, пахнет алкашами, из которых удобно вытрясать мелочь, и тупичками, где на полшага впереди полиции можно перепрыгнуть через забор.
Вот почему я счастлив.
Ох, Шенна…
Если бы…
Вот тот колокол, в чью глотку я хотел бы забить звон.
Если бы я мог постичь это, когда Шенна была жива. Если бы мог поделиться с ней. Она могла бы не понять – черт, да я знаю, что ни фига бы она не поняла! – но мне хочется думать, что она порадовалась бы моему счастью.
Я умру свободным. Разве может быть что-то лучше?
Я свободен.
9
Вспоминаю Криса и его лекции насчет имен. Теперь его слова делаются ясней. Отец когда-то сказал мне, что я не только Кейн, и он был прав. Но он не понимал, что я больше, чем и Хэри Майклсон. Хэри был славный парень. Любил жену, любил дочку, любил отца и весь мир. Он просто не сдюжил. Не его вина. У него таланта не оказалось.
У него не было ни шанса.
Потому что я ему ни шанса не дал.
Браслет кандалов на моем запястье не лучший инструмент, и работать мне приходится в темноте. С другой стороны, у меня не осталось ничего, кроме времени. Стены Шахты сложены из того же пористого известняка, куда мягче, чем железо, которым я прикован. Я не тороплюсь, и получается у меня неплохо, хотя действую я исключительно на ощупь.
По временам мимо проходит «козел» с размоченными сухарями, что сходят здесь за пайку, и в тусклом мерцании его фонаря я вижу, как растет мой труд.
Простая надпись:
ХЭРИ МАЙКЛСОН
И две даты под ней.
Первая: тот день, когда Вило отвез
И вторая: пожалуй, что сегодня.
Он заслуживает эпитафии, но на камне я ее выбивать не стану.
Я – его эпитафия.
10
Мир желает звать меня Кейном. Но это имя тесно для меня. Я не должен забывать, что Кейн – лишь часть моей сущности. Когда-нибудь имя мое разрастется, чтобы охватить меня полностью. Но пока довольно и этого. Потому что Кейн – актер.
Актер – тот, кто действует.
Мне нужно к чему-то приложить руки. Что-то делать.
То, что я умираю, прикованный к стене Шахты, – подарок богов: мне не приходится тратить времени на выбор пути. Путь остался только один.
Крис говорил, что черная Сила сочится даже сквозь скалы Донжона. Что она повсюду, что мы притягиваем и направляем ее, сами не осознавая этого. Энергия в самой фундаментальной своей форме. А Сила есть Сила, говорил он. Почему бы колдовским чарам не течь по проводам и микросхемам, думаю я. Главное – точная настройка.
Я обращаюсь к умению, забытому на четверть века. Сплетаю пальцы обеих рук в мудре трех пальцев и принимаюсь за древние-древние дыхательные упражнения. Колдовской транс придет ко мне не сразу, но Кейн войдет в него. Много лет назад его учили этому. Меня учили.
Я почувствую Силу.
Паралитик средних лет был лишь ролью, которую я играл, чтобы выжить на Земле. Мне он больше не нужен.
Я встану на ноги.
Богиня на полставки отошла в землю мертвых и сражалась там с чудовищами. С собой она привела чадо темного аггела и человека, который был богом. Порой сражались они против нее, а порой – с нею обок, ибо в краю призраков и теней трудно отличить врага от друга.
В стране мертвых уверенным можно быть лишь в одном. В собственном «я». Вот почему легенды населяют эти края чудовищами.
Говорят, что, долго сражаясь с чудовищами, рискуешь сам стать чудовищем. Это неправда.
Гораздо страшнее обнаружить, что ты всегда был чудовищем.
Глава восемнадцатая
1
Анхана окружила Дамона из Джантоген-Блафф феерическими джунглями из снов.
Дуб оттеснил его в сторону и взметнулся вверх из трещины в стене дока. Дамон отпрыгнул назад и налетел на участок пшеницы, вымахавшей в рост человека: стебли с хрустом прорастали молодыми побегами, и те превращались из малых крупиц в высокие колосья, пока он смотрел на них, открыв рот от изумления и страха. По камням, обвивая его лодыжки, змеились тыквенные и арбузные усики. Тесня друг друга, из Шамбайгена поднимались яблони, ивы и персиковые деревья. Расталкивая, приподнимая и переворачивая понтонные пирсы, они росли так быстро, что на верхних ветках оставалась тина, свисавшая вниз зелеными гирляндами.