Клинок Тишалла
Шрифт:
Потом она настроила Оболочку Делианна тем же образом, каким он сделал это много дней назад, в белой комнате в подвале «Чужих игр», когда потянулся к потоку энергии грифоньего камня в руках Кайрендал. Она протянула руку к этой Силе. И выпила ее.
До последнего джоуля, эрга, электрон-вольта.
Эту энергию Ма’элКот – сверхъестественное существо, созданное, чтобы пропускать сквозь себя мощь, способную испепелить любого смертного – накапливал и преобразовывал в течение многих часов; поторопись он – и безграничная мощь уничтожила бы даже его. Эту невообразимую энергию
А чтобы достичь цели, ей пришлось бы пройти сквозь Делианна.
13
Делианн оставался в сознании. Более чем в сознании. Более чем в сверхсознании. Он превзошел человеческий разум в себе. Не отступил в бездну, но позволил богине течь сквозь себя. И чувствовал все.
Ощущал, как закипает его мозг.
Температура повышалась, потому что в эпифизе чародея зародился поток гамма-излучения и жесткого рентгена, перегревший ликвор, и приблизительно через одну десятитысячную долю секунды после этого тело Делианна должно было превратиться в облако плазмы, когда высокоэнергетические фотоны оставят от тканей ионизированный газ.
Осознать все это он мог, поскольку мыслил приблизительно со скоростью света.
В предпоследнюю десятитысячную долю секунды жизни он воспользовался властью реки, чтобы найти Райте, привалившегося к стене в темных развалинах, где пахло кровью. Малой толики бившей сквозь него энергии хватило чародею, чтобы на долю мгновения смять пространство и время, протянуть руку в мрачный, мертвый дом.
И бросить туда меч.
А в последнюю десятитысячную долю секунды он подумал об отце, оставшемся в Мальме, о матери, умершей много лет назад, о кровных братьях и сестре, о Т’фаррелле Вороньем Крыле и Живом чертоге, о Кайрендал и Туп.
О Торронелле и Кейне.
Он сказал им «прощайте» и предсмертным усилием воли преобразовал бьющую сквозь него радиацию.
Он обратил себя в свет.
14
У социального полицейского за штурвалом головного турболета было не больше мгновения, чтобы осознать, что управляемые компьютером закрылки не подчиняются больше его командам, прежде чем все молекулярные цепи на борту претерпели спонтанный квантовый распад и машина, будто комок жеваной бумаги, врезалась в стену Старого города чуть ниже Первой башни. Стена выдержала. Штурмкатер – нет.
На берегу Великого Шамбайгена бесновался Ма’элКот, слыша, как затихает вой стоявших на холостом ходу турбин лимузина.
У экипажа ТБ-24 «Дэв» осталось несколько минут, чтобы поглядеть на стремительно приближающуюся землю.
Штурмкатера рушились на Анхану с небес один за другим, разбиваясь о крыши, о мостовые, о речные воды. Броневики просто оседали на шасси, когда отключалась электроника: гасли экраны, и застывали башни.
И все уцелевшие солдаты в Старом городе, социальные полицейские и пехотинцы Империи, перворожденные и древолазы, камнеплеты и огриллоны, тролли и огры – всякая живая тварь – застыли в священном трепете.
Крыша Зала суда
Из сердца ее воздвигся отвесно луч белого света высотой с дворец Колхари. Громче грома ударил он в небеса, расширяясь по мере того, как газы на его пути раскалялись до белого свечения; и оболочка горящего воздуха скрывала убийственный блеск луча, спасая невольных зрителей от ожогов и слепоты.
Зал суда растаял, как снежный замок в печи.
А несколько секунд спустя несколько сотен украшенных застывшими плавниками кассет с обедненным ураном рухнули – сохраняя по большей части геометрический правильный строй – на площади в добрую сотню квадратных километров, грянулись оземь и раскатились в стороны.
15
Господи, как тут воняет!
Одной ногой я влез в лужу чего-то с консистенцией кофейной гущи – надо полагать, свернувшуюся кровь. Я бы попросил Райте подвинуться, но какого черта? Я оборачиваюсь, чтобы поглядеть на него. Монах сидит, поджав колени к груди, и смотрит в стену.
Между нами валяется на холодном грязном полу Косалл.
Райте не тот парень, с которым я хотел бы провести последние секунды, но выбора мне никто и не обещал. Так что я останусь здесь, в безымянном доме, рядом с безымянными трупами. Неплохое место. Рядом с мечом. Потому что, если уж мне суждено отбросить копыта, я хочу умереть в обществе жены.
Или не только.
Что за штука этот меч! Я до сих пор чувствую, как он вонзается мне в живот. Как ноют мои зубы от звонкой дрожи, когда меч перебивает мне позвоночник. Меч Берна. Меч Ламорака.
Интересно, где его добыл Ламорак много лет назад? Чувствовал ли он в своих руках тяжесть рока? Этот меч разрушил мою карьеру. Этот меч отнял жизнь Шенны. Косалл – все, что от нее осталось.
Все, что осталось от нас всех.
Он переходил от Ламорака к Берну, к Райте, к Делианну…
Ко мне.
И для каждого из нас он значил нечто иное, но все же сродственное. Вроде того, что бормотал Крис в бреду про Клинок Тишалла: всерассекающий меч. Он лежит на занозистых досках между мною и Райте, и вот тут ему самое место. Или нам: по разные стороны всерассекающего клинка ждать конца света.
Столько боли…
Столько ненависти…
Все между нами разделяет, будто клинок, и все же мы сейчас вместе. У нас не осталось, в сущности, никого, кроме друг друга. Не с кем мне больше разделить эту минуту. Ни с кем другим я не мог бы просто сидеть и ждать, пропади оно все пропадом.
– Так тихо, – бормочу я. – Думаешь, все кончено?
Райте пожимает плечами и отворачивается.
Ага.
Я гляжу на меч. Боюсь коснуться его. Должно быть, я понял, для чего он здесь, уже когда клинок выпал из воздуха, чтобы упасть точно между нами.
Это прощается с нами Крис.
Когда я впервые увидал его в тренировочном зале, на нем была эта дурацкая маска безумного ученого, и я понял, что этот парень – живая беда. И как же мне было странно и горько, когда я вернулся на Землю после своего фримода и мне сказали, что Крис пропал…