Клипер «Орион»

Жемайтис Сергей Георгиевич

— Не забывайте, боси, что Смит — старший матрос, — напомнил Фелимор.

— У него есть документ?

— Наши документы остались на «Грейхаунде».

— Сделаем запрос.

— Я удостоверяю!

— Хорошо. Я не решаю. Вы знаете, кто решает.

На этом первый разговор с боцманом был закончен. Боси затаил злобу и на Фелимора, которому он сделать ничего не мог, и на Гарри Смита, находившегося всецело в его власти.

В тот же день, чтобы показать настоящее место Смиту на «Отранто», боси не стал вызывать его к себе в каюту, как он любил делать, а подошел к нему в кубрике и сказал вскочившему и стоявшему навытяжку Смиту:

— Вот что, Смит! Все разговоры, что ты

старший матрос, ничем пока не подтверждаются, твой лейтенант сам не имеет документов. Сделают запрос, как полагается. Пока ты займешься, как я уже сказал, работой на камбузе, но это не основная твоя работа, главное — будешь наводить лоск во всех гальюнах. Понял?

Гарри Смит молчал, сраженный несправедливостью. Гальюны убирали по очереди, да еще провинившиеся — по наряду, а тут ни за что ни про что такое унижение.

Боси остался доволен произведенным впечатлением и на Смита и на матросов, его пошатнувшийся авторитет был с блеском восстановлен. Боси сморщился, что у него заменяло улыбку:

— Ну как, Смит? Понял наконец, где ты находишься? И помни: тебе надо много потрудиться, чтобы опять занять прежнее место во флоте его величества!

Гарри Смит с достоинством ответил:

— Сэр, я должен вам сказать, что всегда оставался матросом королевского флота. Камбуз и гальюны меня не пугают. Я благодарю вас за такое ко мне внимание,

Гарри Смит, сколько мог, влил в эти слова яду и презрения к боси, чем и закрепил навсегда к себе его лютую ненависть.

На третий день после их прибытия на «Отранто» командир миноносца, получил приказ: при первой возможности отправить лейтенанта Фелимора во Владивосток. Возможность представилась к исходу дня: туда шел транспорт из Манилы, и Фелимор отбыл, пожав руку Гарри и дав ему совет не ссориться с боцманом.

Смит остался совсем один. То в течение дня он хоть раз — другой видел лейтенанта и перекидывался с ним парой слов, знал, что Фелимор всей душой сочувствует ему и уже вел разговор о нем со старшим офицером, правда безрезультатно, старший офицер не хотел подрывать авторитет боцмана, да ему самому не нравились ни новый матрос, ни лейтенант, хлопотавший за него. Очень скоро Смит пришел к выводу, что, как бы тяжело ему ни было, нет смысла падать духом. И, вынося помои с камбуза или выполняя другую грязную работу, неизменно насвистывал самым беззаботным образом. Как-то один из матросов, желая угодить боцману, обозвал его «вечным гальюнщиком» и тут же получил с правой, чуть пониже глаза, где моментально всплыл великолепный фиолетовый фонарь. Больше никто не решался задевать Смита. И если бы сам Гарри не проникся полным презрением к матросам миноносца, то смог бы подметить и сочувственные взгляды, и даже попытки сойтись покороче. Гарри гордо отверг эти «подвохи», полагая, что все это делается, чтобы посмеяться над ним, а он не любил, когда над ним смеются. Смеяться над собой он позволял только друзьям, да и то не особенно часто.

Чтобы еще больше унизить Гарри Смита и сломить его, боцман приказал перейти ему в кубрик к кочегарам. Тотчас же услужливые парни выбросили вещи Гарри из матросского кубрика на палубу. С этой минуты между ним и палубной командой порывались псе официальные и неофициальные связи, он становился одним из «духов», то есть существом низшим в глазах настоящего матроса. «Духи» вначале отнеслись к нему не особенно тепло, хотя о нем уже шла слава, как о человеке, который объявил войну самому Рыжему Джиму — событие небывалое не только для «Отранто», но и для всего королевского флота, где боцман на иерархической лестнице занимает очень высокое место — чуть пониже короля и господа бога, но крайней мере для всего рядового состава.

Если

«Орион» являлся частицей России, то и «Отранто» с полным правом можно было назвать миниатюрной копией Соединенного королевства. Здесь еще жестче чувствовались классовые и кастовые разграничения. Каждая из служб на корабле имела свои преимущества, явные или кажущиеся, над другими службами, что вызывало зависть и недоброжелательство и в то же время стремление замкнуться в кастовом кружке, сохранить и укрепить преимущества образцовым выполнением своих обязанностей. Комендоры считали себя выше всех на корабле потому, что они главная его сила и все остальные работают на них. Но и дальномерщики также не желали отдать пальму первенства: кто находит противника и дает данные для стрельбы? Находились точно такие же убедительные доказательства у сигнальщиков, радистов, минеров, электриков и, конечно, у рулевых. И все они — представители верхней палубы, считали себя неизмеримо выше «духов».

Глухая вражда между палубной командой и машинной зародилась со дня появления первого парохода. Моряки с парусников возненавидели лютой ненавистью «отступников», заменивших благородные паруса вонючей машиной. И хотя теперешние матросы в большинстве своем никогда не плавали на парусниках, им по наследству передавалась неприязнь к машинной команде. Таким образом была отдана дань традиции, имеющей такую необоримую силу во всех сферах английской жизни.

«Отранто» описывал сложные кривые, стараясь не потерять из виду русский красный парусник. Гарри, улучив минуту, подолгу смотрел на его белоснежные паруса, вспоминал своих приятелей и невольно улыбался. Это заметили и донесли боси. Рыжий Джим застал Гарри, когда он стоял за шлюпкой и махал рукой, в надежде, что хоть кто-нибудь его заметит на «Орионе».

— Ты что это за сигналы подаешь большевикам?

— Просто помахал рукой.

— Слышите? — обратился боси к нескольким матросам. — Этот тип просто машет рукой, когда явно, что он семафорит. Ну, что ты передал им?

— Ничего не передавал. Я не знаю их языка, чтобы хоть что-то передать. Просто помахал им рукой.

— Расскажи кому другому. Ты разве не знаешь, что запрещено всякое общение с большевиками? С ними можно разговаривать только голосом пушек!

Рыжий Джим сморщился, что, как известно, заменяло ему улыбку. Гарри Смит оказался не таким уж невоспитуемым парнем. Собственно, он, боси, сейчас ничего против пего не имел. Смит был просто материалом, который он, боси, должен был соответствующим образом обработать и пустить в дело. Сегодня было получено подтверждение, что он, Смит, действительно числится в списках старших матросов погибшего миноносца. Смиту следует вернуть его права и снова водворить в матросский кубрик. Все же неплохо будет, если перед этим он пройдет окончательную шлифовку в карцере.

— Так вот, Гарри Смит, чтобы ты не забывал, где находишься, отсидишь двое суток в «отеле». Понял?

— Да, сэр. Благодарю.

— Так тебе нравится жить в «отеле»? Могу продлить еще на сутки. Отдохни после работы у русских. Да и гальюны ты драил отлично. Отведите его, ребята, и устройте с полным комфортом.

В железной каморке, куда втиснули Гарри Смита, нельзя было ходить, а только стоять пли сидеть, скорчившись на иолу. Зато в пой имелся иллюминатор, хотя и высоко, да Гарри легко подтягивался на руках и висел, глядя на море, пока не деревенели пальцы. Два дня миноносец шел малым ходом, затем выключил машины, загрохотала якорная цепь, и Гарри увидал из своей тюрьмы веленью склоны, длинную низкую казарму, склады, японский пароход у причала и, повернув голову, вскрикнул от радости: на голубой глади бухты стоял «Орион».