Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Правда твоя, пане гетман, правда! — поддакивали полковники.
— Знаю, о чем помышляют магнаты, — продолжал гетман. — Прибрав к рукам хлопов, ударить по казакам... Не бывать тому! Теперь терять времени не буду ни под Львовом, ни под Замостьем — это были напрасные надежды на панский разум. Пойду к Белой реке, а став над Вислой, скажу дальним панам: «Сидите и молчите, паны-ляхи!»
— Верно, верно! — кричали полковники.
— Магнатов и князей туда загоню, а будут брыкаться — найду их и там. Мы еще этим клинком поиграем на их толстых шеях. — И он наполовину выдернул саблю из ножен. — Тут, на Украине, и ноги не останется ни одного князя или шляхтича. Довольно пить нашу кровь! А если кто пожелает с нами хлеб есть,
Комиссары Речи Посполитой опустили головы и уже не поднимали их до окончания обеда.
Полковник Силуян Мужеловский с есаулом и тремя знатными казаками прибыл в Москву вместе с патриархом иерусалимским Паисием в феврале тысяча шестьсот сорок девятого года. Полковник должен был, как об этом говорилось в памятной записке гетмана Хмельницкого, известить царя московского о победе войска Запорожского над польской армией и об избрании короля Яна-Казимира, который, еще не будучи коронованным, обещал казакам оставить все, что они саблей отвоевали. А если это обещание будет нарушено — снова начнется война. В записке была просьба, чтобы царь московский пришел на помощь войску Запорожскому против врагов православной веры, чтобы украинский народ мог воссоединиться с русским.
Посла войска Запорожского поселили на съезжем дворе, где располагались послы и других держав. Москва еще находилась под впечатлением восстания, которое вспыхнуло прошлым летом. Началось с недовольства тяглого населения непомерными налогами, разными службами, частыми поборами. Кроме того, крупные феодалы, не только светские, но и духовные, все больше прибирали к рукам торги и промыслы, с которых жили посады. От них не отставали и купцы. Они разоряли мелких торговых людей, превращали их в своих слуг либо пускали по миру. Повышение цен на соль усилило гнев обнищавшего люда. Недовольны были и дворяне, которых крупные феодалы также разоряли.
Посадские начали собираться возле церквей, советоваться. В эти дни царь Алексей Михайлович возвращался в Москву с богомолья; посадские остановили его на улице, хотели вручить ему челобитную. Царская стража разогнала жалобщиков плетями, а нескольких арестовала. На второй день разъяренная толпа ворвалась уже в Кремль. К посадским присоединились ратные люди. Перепуганные бояре освободили всех арестованных, даже выдали начальника Земского приказа, которого толпа вытащила на Красную площадь и тут же убила палками. Тем временем в городе начался разгром боярских дворов; в трех концах одновременно запылала Москва, и за два дня от Петровки, Неглинки, стрелецких слобод остались только черные трубы. Восстание перекинулось на Сольвычегодск, в Козлов, Воронеж, Курск, до самого Чугуева. Московский царь и бояре поспешили созвать Земский собор для составления нового судебника.
— Видите, пан полковник, — сказал думный дьяк, принимая от Мужеловского верительные грамоты, — у нас и своих бунтарей довольно.
Мужеловский видел, что этот старый дьяк до сих пор еще не отделался от страха, нагнанного местными восстаниями, и ответил, криво улыбнувшись:
— Жаль, пане дьяк, что ты так понимаешь войско Запорожское! Оно ведь только отстаивает свои права и вольности перед польской шляхтой.
Через три дня после этого патриарх Паисий в Чудовом монастыре служил обедню, на которую прибыл царь Алексей Михайлович. На этой обедне был и полковник Мужеловский с казаками. Неожиданно он увидел здесь много киевских монахов. Их вызвал патриарх московский для исправления книг священного писания. Были тут и киевские монахи, воспитывавшие боярских детей, и другие люди из Киева. Правительство московское начало уже выписывать с Украины опытных садовников, виноградарей, маляров. Их известность возрастала в Москве с каждым днем. Доброжелательно народ встречал и послов гетмана. После обедни царь прислал к полковнику Мужеловскому своего думного дьяка Волошенинова спросить казацкого посла о здоровье.
Наконец полковнику Мужеловскому с казаками приказано было явиться ко двору царя московского. Полковнику были поданы ковровые сани из царской конюшни, что вызвало нескрываемую зависть не только у крымского, но даже и у турецкого посла. Для сопровождения посла приехал тот самый думный дьяк, который принимал от Мужеловского верительные грамоты, но сейчас он уже низко кланялся и льстиво улыбался.
Посла войска Запорожского царь московский принял в золотой палате. Он сидел на белом резном троне из слоновой кости, в парчовом платье с золотыми узорами и островерхой, шитой золотом шапке с меховой оторочкой.
Юное лицо его с большими прозрачными глазами напоминало картину хорошего письма. На лавках по обе стороны сидели князья и бояре в длинных шубах и высоких шапках, а еще дальше стояли думные дьяки. Отдельно сидели послы иноземных держав. За троном выстроились стрельцы с пищалями. Своды и стены палаты были расписаны серебряными павлинами и золотыми жар-птицами, лавки и пол устланы яркими коврами. Солнечные лучи проходили сквозь разноцветные стекла окон. Полковник Мужеловский, как того требовали дипломатические обычаи, ударил челом царю московскому, после чего Алексей Михайлович приказал говорить думному дьяку Волошенинову. Дьяк произнес:
— «Великий государь, наше царское величество, гетмана войска Запорожского Богдана Хмельницкого и вас жалуем, милостиво восхваляем и ныне отпускаем тебя к гетману Богдану Хмельницкому. Мы же посылаем с тобою вместе от нашего царского величества к гетману о наших державных делах дворянина нашего...»
Послом царя московского был назначен Григорий Унковский, уже пожилой человек, из Посольского приказа, а с ним подьячий Семен Домашнев. На другой день по глубокому снегу посол выехал на Украину и через две недели прибыл к пограничному городу Путивлю.
У двора путивльского воеводы вся улица была забита людьми, санями, возами. Стоял разноголосый шум: крики женщин, плач детей, мычанье коров.
— Что это такое? — спросил Унковский у писаря воеводы.
— Купцы за подорожными грамотами. Везут продавать хлеб гетману казацкому.
Путивльский воевода Плещеев в этот день был озабочен: задержали трех боярских детей, которые уходили к гетману Хмельницкому.
— Вот, батюшка, что творится! — сказал он, увидев Унковского. — И так ежедневно. Тут бы посадить весь Посольский приказ. От гетмана идут письма, мы отвечаем, а читать по-ихнему не умеем. Видел, какая толкотня во дворе? Буду писать царю, пусть даст подьячего, который понимает украинский язык.
— Ты, батюшка, дай нам покамест своих стрельцов для сопровождения. К гетману запорожскому послом иду!
— Для такого дела коней не пожалею. Но более сорока не дам!
Первого посла от московского царя всюду, начиная от порубежного города Конотопа, встречали и провожали полковники, сотники, атаманы и есаулы — конные со знаменами, пешие с мушкетами. Стреляли из пушек, а жители выражали свою радость приветственными криками. Наконец, через месяц после выезда из Москвы, когда на реках уже тронулся лед, посол прибыл в Чигирин, где находился гетман Хмельницкий. За пять верст до Чигирина Унковского встретил полковник Мужеловский и хорунжий гетмана — они передали ему приветствие от гетмана. А еще через две-три версты, на берегу реки Тясмин, посла встретил сын Хмельницкого — сотник Тымош в сопровождении есаулов, сотников, атаманов и двух писарей, а на другом берегу чернела большая толпа жителей.