Клокотала Украина (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Но пан бардзо шутить умеет. Верно, для мельницы кол тешет?
Верига ничего ему не ответил.
— А ты, лупоглазый, давно в Чигирине был?
Юзек напыжился.
— Это так галаган с паном разговаривает?
Ян перебил его:
— Лайдак, напился хозяйской горилки, да еще нос дерешь. Пан спрашивает — так отвечай!
— А что? Был. За неделю до Петра был, когда твоя девка... Слышь, пане Ян, ну и краля... О-о... Юзек молчит, уже молчит!
Верига даже кулаки стиснул, но только заскрипел зубами и про себя сказал: «Ничего, ты у меня заговоришь. Теперь я знаю, у кого спрашивать про Ярину».
Христя подошла и сказала:
— Или мне почудилось, что-то за прудом будто перед самым носом перебежало. Ваши все тут?
— Тебе то послышится, то привидится, — сказал Верига. — Иди собери ужинать. Видишь, холуи устали с дороги и на ногах не стоят, а мы татар поджидали.
Христя покачала головой и направилась к крыльцу. Над хутором уже спустились сумерки, и пустые хаты, казалось, утопали в зеленом тумане. Вдруг в одной из крайних хат блеснул огонек. Верига по привычке подумал, что это Маланка затопила печь, но тут же вспомнил, что в том конце никого не осталось, уехала и Маланка, а Мусий еще не возвращался из оврага. Через минуту хата уже горела, как свечка, и багровые отсветы заиграли на белых стенах соседних хат, на побледневших лицах людей. Верига опрометью бросился к дубовым воротам и задвинул засов, а Гордий стал поспешно заряжать мушкет. Ян истерически завопил:
— Пане Верига, ради бога, сжальтесь! Я же...
— Дурень! Татары набежали, поднимай своих лайдаков!
В это время вспыхнула еще одна хата, а вокруг хутора, точно шакалы, на разные голоса завыли и закричали ордынцы.
Ров с частоколом вокруг Веригиного двора был надежной защитой от верховых, даже от пеших, если бы всюду стояли люди хотя бы с косами. Но гайдуков невозможно было растормошить, а вчетвером нельзя было толком оборонить даже ворота. В них уже били кулаками и кольями, а несколько островерхих шапок разом показалось над оградой справа и слева от ворот. Во двор полетели стрелы. Верига выстрелил, одна голова с криком провалилась в темноту.
Выстрелы из ружей напугали, должно быть, татар. Они перестали ломать ворота, не лезли уже на вал, даже не слышно стало их хриплых выкриков. Но Верига знал, что теперь ордынцы ринутся через сад, где между деревьями уже невозможно будет за ними уследить. Оставив у ворот двоих. Верига с Юзеком побежали за хату.
На пороге хаты стояла, как привидение, в белой свитке и белой косынке Христя. В руках она держала икону и громко повторяла обрывки молитв:
— От врага и супостата... сохрани...
Верига тоже бессознательно начал шептать:
— От врага и супостата... — и тут же что есть силы рубанул какую-то тень, выросшую как из-под земли.
Татарин пискнул и упал, рассеченный надвое, но в руках другой тени блеснула под огнем сталь, и теперь на траву упал Юзек. Гнат Верига увидел, что вишенник был уже полон ордынцев. Они копошились между деревьями, точно раки в миске.
— Джаур, джаур!.. — раздавалось вокруг.
Верига стал отступать под защиту амбара. Пока он пятился, несколько ордынцев уже мелькнуло во дворе. Верига услышал один выстрел, другой, потом вскрик Гордия, а за ним возглас:
— Кусаян. Кусаян!
Верига наконец уперся спиной в рубленую стену. На него наступали с саблями трое степных разбойников, а четвертый пытался, как на дикого коня, накинуть на него аркан. Прямо перед его глазами чернели двери хаты, где на пороге все еще стояла с иконой Христя. Пожар стал погасать, и на дворе сгустилась тьма. Верига успел уже зарубить первых трех татар, а остальные накинулись на гайдуков, которых нашли в погребе. Но тут стрела пронзила Вериге щеку, от другой он успел уклониться, упал на четвереньки и исчез под амбаром, откуда можно было скрыться в степь.
Теперь во всем дворе оставалась одна Христя. В свете загоревшегося сарайчика ее белая фигура вырисовывалась, как на иконе. Высокий, статный ордынец бросился к хате, но Христя подняла навстречу образ и, как заклятие, произнесла:
— Сгинь, басурман, яко дым, перед господом!
Ордынец, пораженный ее решительностью, а может быть, и непонятными, но магически звучащими словами, остановился. Он не похож был на остальных татар ни лицом, ни волосом. У татар черные, жесткие космы торчали, как конская грива, а этот ордынец был светлый, из-под шапки выбивались белые, как лен, пряди. Он хотел что-то сказать, но, заикаясь, с трудом произнес только одно какое-то непонятное слово. Христя вздрогнула, упустила икону и, вцепившись в ордынца руками, стала всматриваться в каждую черточку его лица. Сзади захохотали, кто-то сказал:
— Баба бабу держит, ай, Кусаян!
Христя вдруг припала к его руке.
— Касьянко, сыночек!
Но у Касьяна глаза уже налились кровью. Он выхватил из ножен кинжал. Христя отшатнулась.
— Сын, отуречился? Прокляну!
Но тут подбежал другой татарин и ударил ее кривой саблей. Христя упала на землю. Касьян, как бы проснувшись, наклонился над ней и диким взглядом уставился в закрытые глаза, но татары уже толпой ворвались в сени и закружили его в черном вихре.
ДУМА ПЯТАЯ
Как сошлися побережцы, думают да судят:
— Уходить на Луг мы, други, верно, нынче будем.
На Лугу засядем в шанцы, станем защищаться.
Чтобы вере христианской не погибнуть, братцы!
НА КИЕВСКИХ ГОРАХ
I
На краю неба показалась туча. С каждой минутой все выше выплывала она из сизой мглы и точно наливалась свинцом. Замолкли птицы, ветер притих, и, хотя еще светило солнце, на землю легла мертвая тень.
Максим Кривонос огляделся вокруг: по обе стороны дороги зеленели орешник, терн и дикая груша, за перелеском тянулись над речкой Стугной луга. К лесу бежала дикая кабаниха с поросятами. Несколько женщин устало ковыляли дорогой и тоже тревожно оглядывались на тучу — гребень ее клубился седыми барашками.
— Град будет, — сказал джура.
— Ну так не отставай.
Припав к гривам коней, всадники взлетели на пригорок. Стайка напуганных куропаток выпорхнула из-под копыт и опустилась в высокий бурьян. Перед ними, посреди зеленого ковра, как каравай на столе, лежал в сизой дымке замок. За валами тускло блестели на солнце купола трех церквей.