Клонк-клонк
Шрифт:
Пальма умолкла первой.
— Мы не начнем, пока не родится ребенок. Даже тогда… только если ребенок… получит имя.
Лицо у Пескарика стало торжественным.
— Понимаю.
Пальме понравилась ее торжественность, и она улыбнулась. Она подалась вперед и легко коснулась губами губ девушки, отчего та вспыхнула, задохнулась, отступила назад. Пальма повернулась и двинулась вниз — дыхание было ровное, тело изящно раскачивалось, руки раскинуты в стороны. Стены Жилища Леопардов поднялись и скрыли от глаз поблескивающие черепа. Теперь, подумала она, нужно быть осторожной! Нужно меньше пить! И тут, будто мысль вызвала образ из самого воздуха, Пальма живо и четко увидела перед собой кокосовую скорлупу, наполненную темной жидкостью. Она даже ощутила запах, отчего вспыхнула и задохнулась, как недавно Пескарик.
Дряхлого Леопарда возле скалы не было. Дети спали. Пальма стояла на открытой полоске, на которой они играли утром, изящная и грациозная. И ласково улыбалась.
II
На конце голой ветви, торчавшей из кроны огромного дерева, было сложенное из палок гнездо. В палках застряли остатки пищи — кусочки шерсти и кожи. С краю трепыхались несколько красных перьев. Леопард, карабкавшийся к гнезду, был почти так же гол, как и ветвь, — на нем не было ничего, кроме узкой полоски кожи вокруг пояса и закрытого кожаного мешочка между ног. Леопарды кучками стояли под деревом, смотрели сквозь листья вверх и смеялись. Всякий раз, если Лесной Огонь, рискуя свернуть шею, съезжал вниз, они разражались дружным хохотом. Вытирали слезящиеся глаза, приседали, цепляясь друг за друга. Но когда он снова пополз вверх — на этот раз медленней и осторожней, заскользив по стволу как змея, — они замолчали и замерли, не спуская с него глаз. Они стояли красиво, зажав в изгибе локтей копья с закаленными в огне наконечниками. Среди них попадались почти мальчишки, но большинство были стройные молодые люди с коричневой светлой кожей — или только выглядели молодыми. В их облике мало что говорило о возрасте. Лишь самых старших можно было определить по легкой проседи в волосах. На них было оружие, украшения, сумки, котомки, и все равно они были голы, как и приникший к ветке Лесной Огонь, — остролицые, темноглазые, темнобровые и темноволосые люди, разрисованные шрамами, не узорами, с пыльными босыми ногами. Бороды и усы у них походили издалека на темные пятна.
Лесной Огонь дополз почти до гнезда. Коленями, бедрами, ступнями обхватил сук, оторвал обе руки и потянулся вверх — чтобы взять перья. Одним гибким движением Леопарды окружили дерево, не отводя от Лесного Огня внимательных и восторженных глаз.
— А-ах!
Лесной Огонь схватил и сунул за пояс красные перья. Леопарды уже раскрыли было рты, готовясь издать по бедный клич, но… с неба раздался крик, промелькнули когти, огромный клюв, зашумели крылья и перья. Наверху, под гнездом, замелькали руки и перья, полетели перья и брызнула кровь. Потом наступила тишина. Лесной Огонь, с искаженным от напряжения лицом, двумя руками свернул птице шею. По нему текла яркая кровь. Струились красные змеи. Он издал крик и швырнул в зеленую крону мертвое тело. Леопарды засмеялись, захлопали ляжками, сгрудились возле дерева. Лесной Огонь съехал по голой ветке вниз и, громко крикнув, скрылся среди листвы. Опережая его, на землю посыпались сучья, кора и листья. Он повис на ветке, прыгнул, пролетев оставшиеся десять футов, и оказался в кругу соплеменников. Молодые и старые бросились к Лесному Огню, сияя от радости. Молодые обнимали его и целовали, не обращая внимания на кровь, не боясь запачкаться. Все говорили, и все смеялись. Лесной Огонь освободился от объятий и заговорил громче других:
— Алое перо Яростному Льву!
— Мне? Друг ты мой!
— Алое перо Бегущему Носорогу!
— Тебе нет равных!
— Алое перо Сутулому Орлу!
— Приятель!
Под кровавой маской лицо Лесного Огня подергивалось от напряжения и восторга. Его хлопали по спине, гладили, целовали, но вдруг он замолчал, ощупал пояс и воззрился на свои пустые ладони. Лицо вытянулось, рот раскрылся. Он посмотрел под дерево, туда, где на голой земле лежали его оружие и украшения. Сжал зубы. Схватил копье и вонзил его в ствол:
— Ни одного алого пера для Лесного Огня!
Он заплакал.
В ту же минуту его окружили молодые, утешая словами и песней. Лесной Огонь шмыгал носом, глотая слезы. Яростный Лев обнял его за плечи, поцеловал и вложил в ладонь красное перышко:
— Посмотри-ка, Лесной Огонь, вот тебе алое перо!
— Нет-нет!
— А вот и еще…
— И еще…
— Я хотел подарить их вам. Когда я увидел перья, я сказал себе: это для Яростного Льва, Бегущего Носорога и Сутулого Орла…
— Лесной Огонь украшает шею алыми ягодами…
— Лесной Огонь украшает лодыжки алыми ягодами…
— Алые перья Лесному Огню!
— Не могу. Не сейчас. О! Неужели же вы и впрямь этого хотите?
— Наклони-ка немного голову…
— Правда? Вы отдаете их не потому, что я глупец и плакса?
— По-моему, лучше все три прямо посередине. Вот так!
Лесной Огонь тряхнул головой и рассмеялся сквозь слезы. Он наклонился, повесил на шею красные ягоды, застегнул на ногах браслеты из красных ягод. Сутулый Орел снял с ветки свой трехструнный инструмент, перекинул через плечо и запел:
Лесной Огонь сжег огромное дерево от корней до вершины!Лесной Огонь вырвал красные перья у самого солнца!Лесной Огонь взвился в воздух. Он взлетал, подпрыгивал, приседал, носился под деревом в круге голой земли. Он раскинул руки и взмахивал ими, как будто крыльями.
— Посмотрите! Я умею летать!
— Я тоже умею летать!
— Я тоже!
Лесной Огонь постоял и легко, с раскинутыми руками, запрыгал:
— Посмотрите! Я прекрасная птица!
— Он — прекрасная птица!
— Я прекрасная птица! Смотрите на меня! Слушайте меня! Любите меня! Я — прекрасная птица!
Он втянул голову в плечи и приблизился к Старейшему из Старейших:
— Правда, Прекрасная Птица?
Старейший из Старейших строго оглядел Леопардов. Он поднял копье. Все торжественно подняли копья. Все молчали. Старейший из Старейших опустил взгляд. Лесной Огонь преклонил колени. Старейший из Старейших медленно опустил ему на плечо острие копья:
— Ты — Прекрасная Птица.
Прекрасная Птица поднялся, излучая радость, из глаз полились слезы — он улыбался. Сутулый Орел обнял его за плечи и поцеловал.
В тишине послышалось еле слышное стрекотание. Леопарды развернулись все, как один, вглядываясь в высокую траву равнины. Стрекотание стало ближе, трава зашевелилась — это возвращались под тень своего дерева шимпанзе. Первыми показались молодые и тотчас громко заверещали. Матери с детенышами заковыляли обратно. Молодые запрыгали, скаля зубы. Леопарды отступили на шаг и выстроились в линию, затылок в затылок, боком к врагу. Головы подняты, взгляды прикованы к обезьянам. Вожак стаи выпрямился — над травой показались его голова и плечи. Он оскалился и зарычал. Леопарды засмеялись и все замахнулись, делая вид, будто готовятся бросить копья. Главный Шимп зарычал, запрыгал, заколотил лапами о землю. Молодые Леопарды засмеялись и сделали то же самое. Только старшие стояли неподвижно, зажав копья в изгибе локтей, улыбаясь улыбкой терпения. Вожак шимпанзе остановился. Он выпрямился, медленно и неуклюже. Неуклюже повернулся спиной. Неуклюже и медленно двинулся прочь по высокой траве. И только когда трава снова дошла до плеч, опустился на четвереньки и вместе со всеми подданными быстро исчез из виду.
Когда шимпанзе ушли, Леопарды облегченно вздохнули, запели и засмеялись. Старейший из Старейших посмотрел на свою тень, которая была не намного длиннее ступни. Потянулся и широко зевнул. Леопарды дружно принялись зевать и вернулись к большому дереву. Все разом заговорили, но мало кто слушал, что говорят другие.
Пальма или Пескарик не стали бы даже вникать в такой разговор. Женщины знают, когда слова лишены смысла. Здесь же, в болтовне Леопардов, были только чувства, каждый пел главным образом для себя и раз говаривал сам с собой. Выразительность жестов, трепетание горла — в этом и заключалась беседа, общая и неточная, как ум Леопарда. В ней звучали и презрение к шимпанзе, и радость при мысли о сне и любви — любви бессознательной, как и сон. Один отложил свой трехструнный лук, другой — маленький барабан. Все сняли оружие и легли вповалку между торчащих корней. Шевелились пестрые тени. Пение сменилось баюканьем и бормотаньем, когда они устраивались, обнимаясь, ласкаясь, и занимались любовью. Так они прижимались друг к другу, пока от жары и усталости их не сморил сон.