Клоп на Луне
Шрифт:
Амбразуркин:Когда это я такое говорил?
Полубрат:Две минуты тому назад. Начинаю, сказали, беспокоиться, не нарушены ли ненароком законы природы! Чудеса какие-то.
Амбразуркин медленно поднимает руку, чтобы нанести прицельный удар Полубрату в челюсть. Передумывает. Потом отводит назад ногу, примериваясь дать пинка. Опять передумывает.
Амбразуркин:Понимаешь ли, Полубрат, человечество за время своего существования придумало тысячи различных философий, пытаясь объяснить окружающий мир, и выработать на их основе правила поведения, которые бы помогли нам, землянам, успешно продвигаться вперед по пути прогресса. Да, много всего напридумывали
Полубрат:Вы говорите о материализме?
Амбразуркин:Да, Полубрат, о нем. О единственно верном учении.
Полубрат:Теперь я понимаю, что означали слова Шекспира – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
Амбразуркин:Ну-ка, и что они означают?
Полубрат:Я понял, как тяжело было мудрецам в те далекие годы, когда еще не было материализма. Общая картина мира постоянно ускользала от них. Другое дело сейчас. Уже нельзя писать: «есть многое…». Следует говорить: «совсем мало осталось…» А еще лучше: «Нет ничего на свете, мой друг Горацио, что бы ни снилось нашим мудрецам»! Правильно, Ваше превосходительство?
Амбразуркин:Правильно. В самую точку. А злоумышленника мы поймаем! Обязательно поймаем! Дай только срок. Не забывай, что у нас есть собственный исследователь!
Полубрат:Надеждина Галина Петровна.
Амбразуркин:Совершенно верно.
Полубрат:Кстати, я давно хотел у вас спросить.
Амбразуркин молча уходит, он не слышит вопроса. Он задумался о чем-то очень важном. Может быть, о материализме. Полубрат смешно взмахнул руками, будто бы посетовал на невнимательность Амбразуркина. А потом посеменил следом. Видимо, вопрос, который он хотел задать Амбразуркину, был не менее важный, чем размышления о природе материализма.
Появляются Надеждина и Аркадий. Им нравится быть вместе. Они вместе хорошо смотрятся. То, что называется - приятная пара. Аркадий вообще на седьмом небе от счастья. Никак не может наговориться.
Надеждина:А ты помнишь наш последний день на Земле?
Аркадий:Меня доставили на стартовую площадку на вертолете, надели скафандр. Играла музыка.
Надеждина:Нет, не день старта, день, когда мы расстались.
Аркадий:День большой сковородки?
Надеждина:Почему сковородки. Какой сковородки?
Аркадий:Ты жарила котлеты. Неужели забыла? На большой чугунной сковородке. У тебя получались сказочно вкусные котлеты – настоящее произведение искусства. Никогда не пытался узнать рецепт. От одной мысли, что однажды наступит день, когда тайна будет раскрыта, и я, наконец, узнаю соразмерность ингредиентов необходимых для достижения этого кулинарного блаженства, мне становилось бесконечно грустно. Казалось бы, надо радоваться – смешай продукты в нужной пропорции, добавь оливкового масла, выдержи тепловой режим. И вот оно – счастье! Ан нет! Даже думать о такой возможности не было сил. Только из твоих рук, только по праздникам, только как награда за примерное поведение.
Надеждина:Не понимаю, причем здесь котлеты?
Аркадий:Могу только догадываться. Ты жарила котлеты, много думала, надо полагать, я тебя чем-то обидел, обида на меня оказалась непереносимой. Ты ушла, не считая нужным сообщить о своем решении. Я узнал о твоем бегстве только по вонючему чаду, распространившемуся из кухни по всей квартире. Сгорели котлетки. С тех пор воспоминание о твоем бегстве намертво скрепилось в моей голове с вонючим запахом сгоревшей сковородки. Я так и называю этот день – день большой сковородки.
Надеждина:Неужели я забыла выключить газ? Какой кошмар!
Аркадий:И не говори! Ужас!
Надеждина:Неужели ты не помнишь, из-за чего я так на тебя разозлилась?
Аркадий:Нет.
Надеждина:Стыдно признаться, но я тоже не помню. Конечно, мне это простительно, поскольку я сторона пострадавшая, а вот ты бы мог и запомнить, чтобы впредь не доводить дело до ругани.
Аркадий:А-а, вспомнил, ты говорила, что я ковырял в компьютере твоей любимой пилочкой для ногтей и сломал ее.
Надеждина:Это я потом придумала. А что – веская причина для разрыва.
Аркадий:Может быть, может быть. Послушай, а ведь у нас есть прекрасная возможность сделать вид, что ничего ужасного с нами не произошло. Как будто бы ты просто отправилась в магазин за кетчупом, а я ждал-ждал и дождался.
Надеждина:Мой поход в магазин занял целый год.
Аркадий:Нормально. Очереди, санитарный день, пробки на улицах, неурожай томатов. Нормально.
Надеждина:Но я не принесла с собой кетчупа.
Аркадий:Не придумывай. У нас на базе этого кетчупа хоть залейся.
Надеждина:Ты скучал без меня?
Аркадий:Тебя трудно забыть. Каждое утро я начинал с декламации стихотворения моего друга, посвященного нашей размолвке. Вместо зарядки. Парень очень близко принял к сердцу наши проблемы.
Надеждина:Ну-ка, прочитай.
Аркадий:Не веришь мне. А зря. Слушай.
Ты вчера назвала меня валенком. И припомнились мне времена, Когда я был парнишкой маленьким И казалось, что жизнь так чудна. Я по первому снегу куда-то бегу, Распахнувши тулуп, по колено в снегу. Ярко зимнее солнце светило. И, устав, отдышаться никак не могу. Как давно это, в сущности, было. А потом ты сказала, что я идиот. Я хотел возразить и открыл было рот, И вдруг - образ, очерченный резко. Ну, конечно же, он, Достоевский! И тогда я тебе рассказал, как он жил, Как писал, как страдал, как народ свой любил, До каких сокровенных глубин доходил - Я об этом тебе говорил. Но, вздохнув, ты сказала, чтоб я уходил, И что слушать меня у тебя нету сил, Что я нуден и однообразен. Что уже надоел, что уже утомил, И вот тут я с тобой не согласен. Ты пойми - ни к чему омрачать радость встреч, Ведь любовь - как тепло, ее нужно беречь. А иначе пожухнет, как в поле трава. Это все не пустые слова. И когда ты ушла, еще долго потом Много правильных слов говорил я о том, Что такое тепло, о людской доброте, О любви, о борьбе, о мечте...