Клоповник

БраМиН ШаМаШ

– Ну, – сказал бородач, кидая кости на доску с шашками, – говори. Чем сможем, поможем.

– Я реально не знаю, – Кирилл посмотрел на собеседника откровенными, карими глазами, приложив руку к груди. – Вчера, – начал он и тут же замолчал. Рука безвольно опустилась, – не помню ни черта. Очнулся утром в обезьяннике. Оттуда сюда привезли. Все.

– А что помнишь? – спросил лысый, придвигая по полю шашки.

– Вчера? – переспросил Кирилл, задумавшись.

Прилагаемые усилия выразились в двух глубоких морщинах на переносице. Наконец, он неуверенно

заговорил:

– Работа, потом дом и … Матвей! Точно!

От неожиданного озарения по лицу пробежала волна еле уловимой радости. Но тут же сменилась глубокой задумчивостью. Совершенно верно, к нему в гости приехал друг детства Матвей. Он напряжения голова разболелась с новой силой. Во время общения с Петрухой в кабинете начальника криминальной полиции, головная боль, мучавшая его с утра, переместилась в ребра. Теперь же, обрушившись с новой силой, вернулась в череп.

– Да, – сказал он вслух. – Ко мне приехал друг из Америки. Друг детства – Матвей Порчелян. Программист. Живет в Чикаго. Уехал по контракту. Я его с детского сада знаю. Здесь у него никого нет. Да, да …

Морщины над переносицей снова углубились. В помутненной памяти череда событий понемногу стала всплывать.

– Мы с ним в клуб собирались. Да, да, точно.

На этом больной мозг исчерпал возможности. Темнота неведения снова накрыла события вчерашнего дня. Молодой человек замолчал, нервно массируя виски раскалывающейся головы.

– Не помню, – простонал он.

– Если клуб, то точно наркота, – безразлично прокомментировал худой, болтая в ладони кубики с точками. – За наркоту тебя приняли, как пить дать.

Занавес в голове Кирилла приподнялся, но тут, же плюхнулся обратно.

– Или телки, – подсказал лысый. – Все беды по жизни от баб! Вспоминай. Иначе пойдешь глухим паровозом.

Кирилл напрягся, почти физически ощущая, как шелестят серые мозговые клетки. Ничего не приходило. Шум громкой музыки, вспышки света, улыбающиеся полупьяные лица. Матвей? Да, да.

– Эй, сюда подойди! – кричит он официантке в форменной белой блузке с глубоким вырезом и короткой юбке. – Шевели булками!

– Где твои манеры, Мотя! – делает ему замечания Кирилл. Ему неловко. Будь они вдвоем …

Да! Точно. С ними была девушка. Он не помнит ее … Но, ему очень неловко перед ней.

– Манеры?! Какие манеры? Это просто сиськи … – Матвей ржет. – Наконец! – говорит он симпатичной официантке, голубоглазой брюнетки со стянутыми в конский хвост волосами. – Текилы принеси. Пузырь. Ну и все что надо, лимон, соль. Ты в курсе?

– Ага, – официантка добродушно кивает.

– И живо, пока я добрый, – торопит ее Матвей.

В попытке сгладить хамство приятеля, Кирилл кричит ей вслед:

– Спасибо!

Официантка скрылась в танцующей толпе. Матвей обвел ладонями голову.

– Уф! Понеслась!

Его длинные волосы собраны на макушке в нелепый хвостик. Виски и затылок выбриты. Синие глаза блестят, пухлые губы растянуты в улыбке.

– Это так, для разогрева, – в предвкушении праздника он потирает ладони.

– Ты не подумай, он не алкаш, – оправдывается Кирилл, пытаясь перекричать громкую музыку. – Просто в Америке ему не до этого. Здесь он оттягивается.

Он произносит это кому-то прямо в ухо. Нет, в ушко. Пряный, немного терпкий запах духов. Кружится голова.

– Где же мы пили? – произносит он вслух, переносясь в реальность тюремной камеры.

– Чего? – переспрашивает худой.

– А? – Кирилл растерянно посмотрел на человека напротив, с немалым усилием фокусируя на нем взгляд.

– На! – выкрикивает дедок, отвлекшись на секунду от передвижения шашек. – Че ты там гундосишь?

– Там была девушка. Я точно помню, – проговорил непослушным языком молодой человек.

– Ну вот … – начал бородач, но худой его перебил.

– Оттарабунькали и не забашляли, – хихикнул он. – Дело – кизяк.

– Нет, – простонал Кирилл.

Перед мысленным взором всплыло что-то теплое. Он не мог видеть, но чувствовал эту теплоту. На каком-то клеточном уровне. Всем телом. В детстве маленький Кирюша так же чувствовал теплоту старой бабушкиной печки в деревенском доме. После резвых, промозглых гонок на санках с огромного холма, когда замерзало все, даже сопли в носу, он возвращался в дом, где все было пронизано теплом и лаской. Тогда мальчик и чувствовал, как благодать дышит этим теплом. Дышит на его покрытое снегом и льдом пальтишко, на румяное, замерзшее лицо, на окоченелые пальцы под промокшими варежками.

Схожие ощущения, как призраки, материализовались сейчас, в этой узкой, провонявшей камере. Но знакомое тепло перемешалось с чем-то еще, с другим чувством. Он пока не понимал, с каким именно. Оно трепыхалось в груди странным, вожделенным стоном. «С нами была девушка. Точно» – заело в голове. Вдруг в сознании, как в кинотеатре, зажегся экран. Робко, словно стесняясь, проявилось незнакомое, но почему-то родное лицо. Веселые, внимательные глаза, дымно серого цвета, милые округлые щеки с аккуратными ямочками, влажные губы под немного вздернутым, гордым носиком. И еще. То, что по-настоящему завлекло и заперло внимание Кирилла – мальчишеская, или почти мальчишеская прическа. Коротко остриженные русые волосы. Длинная пчелка тщательно зачесана и уложенная назад. «Прическа Гавроша!» – почему-то подумал Кирилл. Что там делала девушка?

– Э нет, я не по алкашке, – слышит Кирилл ее немного грубоватый, и от этого безумно сексуальный голос.

Этот голос опять возвращает его в камеру. Вслух он говорит:

– Нет, у нас ничего не было. Сто пудов.

– Че? Не встал? – противно хихикает худой.

Кирилл смотрит на него непонимающими глазами. Лысый безразлично болтает в огромной ладони два кубика.

– Ну и че? Психанул? Отхерачил пацанку?

– Нет, нет. Что вы? Я ее пальцем не тронул, – от одной мысли о том, что он мог бы навредить этой… этой красоте, Кириллу снова свело мозг. Но … Полной уверенности нет. И не может быть. Черт! Он не помнит!