Клошмерль
Шрифт:
9
ПРАЗДНИК СВЯТОГО РОХА
Каждый год в Клошмерле справлялся праздник святого Роха, покровителя городка. Несколько дней подряд веселился Клошмерль на этом празднике, который отмечался 16 августа, сразу же после Успения, в ту пору, когда виноград уже зреет сам по себе. Клошмерляне были неутомимыми едоками и выпивохами, и нередко случалось, что праздник затягивался на целую неделю, если, конечно, этому не мешала дурная погода.
Читателя может удивить то обстоятельство, что горожане сделали покровителем Клошмерля именно святого Роха, предпочтя его многим другим святым, которые тоже были людьми больших и разнообразных заслуг. Само собой разумеется, святой Рох не был специально предназначен для роли покровителя местных виноделов,
До XVI века на землях, принадлежащих Клошмерлю, виноградников ещё не было. В те времена участки, заключённые между лесными угодьями, отводились только под садоводство и земледелие. На пастбища выгонялся скот. Здесь было много коз и свиней. Местность славилась своими колбасами и сырами. Большинство земледельцев было вилланами – испольщиками и крепостными аббатства, которое насчитывало около трёхсот монахов, подчинённых уставу святого Бенедикта. Приор монастыря зависел от архиепископа-графа Лионского. Нравы местного населения были нравами того времени – не лучше и не хуже.
В 1431 году разразилась знаменитая эпидемия чумы, которая молниеносно распространялась по округе, повергая в ужас города и селения. В поисках прибежища несчастные покидали окрестные сёла и со всех сторон сбегались в городок Клошмерль, насчитывавший в те времена 1300 жителей. Горожане не отказывали беглецам в приюте, но весь городок трепетал от страха, боясь, что кто-нибудь из них занесёт страшную заразу. И тогда приор монастыря собрал народ. Клошмерляне поклялись посвятить себя святому Роху, избавителю от мора, если Клошмерль будет пощажён чумой. В тот же день было составлено на церковной латыни обязательство, его записали с большой точностью на толстом пергаменте и скрепили печатями. (Этот документ позднее перешёл во владение семейства Куртебишей, которые издавна пользовались в округе большим влиянием.)
На следующий день после этого события, отмеченного торжественной процессией, в город пришла чума. За несколько месяцев она унесла 986 жертв (более 1000, согласно некоторым историографам), в их числе был и сам приop. Это довело численность населения до 630-ти человек, включая беженцев. Затем мор прекратился. Тогда новый приор собрал 630 уцелевших горожан, чтобы обсудить вопрос о том, сотворил ли святой Рох чудо. Приор, только что вступивший в должность, склонен был видеть в свершившемся чудотворное деяние. Того же мнения придерживались и монахи, чьё положение весьма выиграло от многочисленных смертей. Все уцелевшие быстро согласились, что святой Рох воистину содеял чудо, и чудо великое, ибо их оставалось ещё 630, чтобы обсуждать свершившееся, и 630, чтобы разделить между собой земли, недавно ещё кормившие 1300 человек. Все с лёгкостью признали, что мёртвые погибли во искупление своих грехов – их осудило само небо в своём всеблагом милосердии. Все уцелевшие с радостью примкнули к этому мнению. Кроме одного.
Это был жалкий чудак и пустомеля, по имени Рено ля Фурш, один из тех злополучных субъектов, которые всегда мешают обществу двигаться верным путём. Рено ля Фурш выступил в самый разгар диспута, намереваясь нарушить душевное спокойствие клошмерлян и изменить их единодушное решение. Не принимая во внимание благочестивые рассуждения приора, он заговорил с неуместной наивностью:
– Мы не можем решить вопрос о чуде до тех пор, пока тысяча мертвецов, добро которых мы сейчас делим, не воскреснут, чтобы высказать своё мнение.
Заявление отпетого негодяя. Однако у этого Рено был хорошо подвешен язык. Это был язык нерадивого раба, который легко забывал о работе в поле и предпочитал проводить время в крамольных спорах, расположившись в полутёмной хижине, в компании таких же ничтожеств, как и он. Рено ля Фурш развернул свои рассуждения с большим искусством, пользуясь малопонятным языком, сочетавшим в себе вульгарную латынь с романским и кельтским диалектами. В те времена жители Клошмерля были совсем простыми, неграмотными людьми. Они совершали немалые усилия, чтобы понять выступления приора и Рено. Дело было летом, и горожане истекали потом, вены на их лбах набухали от прилива крови.
В конце концов, разгорячённый своей нечестивой диалектикой, Рено ля Фурш начал кричать так, что совсем заглушил голос приора. Слушая эту нахальную трескотню, клошмерляне стали убеждаться, что Рено прав, и святой Рох, может, ничего и не сделал. Приор почувствовал перемену в настроении. К счастью, он был человеком хладнокровным, образованным и далеко не лишённым церковной изворотливости. Он попросил перерыва под тем предлогом, что ему следует обратиться к трудам отцов церкви – там содержатся полезные советы для власть имущих. Когда дискуссия возобновилась, приор заявил, что отцы церкви предписывают при подобных разногласиях удваивать налоги с земледельцев в пользу монастырей. Все клошмерляне мгновенно поняли, что Рено ля Фурш был не прав и святой Рох действительно совершил чудо. Совратитель был объявлен еретиком. На городской площади тут же сложили славный костёр и, как только стемнело, сожгли на нём Рено ля Фурша. Это окончило, ко всеобщему удовольствию, день, посвящённый славе святого Роха. Ведь в те времена у людей было так мало развлечений! С тех пор клошмерляне были беззаветно верны своему святому Роху.
О вышеизложенных событиях 1431 года с очаровательной наивностью рассказывает и другой документ той эпохи. Мы имеем его перевод благодаря блестящему эрудиту, многочисленные дипломы которого говорят о его обширных познаниях и научной непогрешимости. Итак, мы не можем поставить под сомнение события, заставившие клошмерлян XV столетия избрать святого Роха своим покровителем.
Всем известно, какой прекрасный месяц август. Но август 1923 года в Клошмерле был совершенно необыкновенным, словно на земле вдруг попробовали устроить рай. Благоприятные воздушные течения беспрепятственно продвигались по горным долинам, и небеса над Клошмерлем были совершенно безмятежны. Начиная с 26 июля пятьдесят два дня подряд стояла такая погода. К счастью, по ночам она прерывалась дождями, но шли они только после полуночи и никому не мешали. Это был идеальный, почти столичный способ орошения: встав поутру, клошмерляне выходили на дороги, чистые, как аллеи парка, и поля, благоухающие, как лесная чаща. Мы не станем описывать великолепие небесной лазури, нависшей над великолепием зелёных холмов, покрытых виноградниками. Заря, захваченная врасплох ярким дневным светом, приводила в порядок белокурую дымку своих волос и торопилась исчезнуть, оставляя на горизонте розоватый след своей оскорблённой стыдливости. А вслед за ней появлялся день с таким свежим ликом, что всякий ощущал себя свидетелем начала мироздания.
Каждое утро птицы заливались звонкими трелями прирождённых виртуозов, издавая такие арпеджио, которым мог бы позавидовать любой скрипач. Цветы благоухали без удержу и приоткрывали свои венчики так же, как беспечные принцессы расстёгивают свои мантии. Природа дышала, как новобрачная при первом поцелуе. Поднявшись спозаранку, Сиприен Босолей восхищался не переставая. «Мать честная! – говорил он. – И кто же всё это так ловко сумел состряпать! Ясно одно: парень не бьш ни одноруким, ни слабоумным».
Это была его утренняя молитва, – наивная хвала создателю всего сущего. Постигая величие божьего мира, Сиприен Босолей на минуту забывал о том, что он всегда делал в первую очередь, и обильно орошал себе ногу (к счастью, она сразу же высыхала). Клошмерляне положительно опьянели от непостижимой, подавляющей красоты мира, от его улыбок, трепета, от его благозвучных мелодий; они опьянели от радости жить в этом сладостном мире. Вечера тонули в бесконечности. Их затихающая мелодия волновала души самых отъявленных скептиков. А знойные полдни душным пологом обволакивали городок. Приходилось искать прохладу в комнатах с каменным полом, где были закрыты ставни и пахло фруктами и козьим сыром. Там клошмерляне укладывались вздремнуть после обеда, предварительно приготовив ведро колодезной воды, чтобы прополоскать рот после сна.