Клуб адского огня
Шрифт:
Нора улыбнулась Фойлу, но от этого разговора ей все больше становилось не по себе.
— Но вы думаете, — продолжил Фойл, — в «Ченсел-Хаусе» захотят напечатать книгу, которая представит Драйвера не совсем в том свете, в каком принято? Дело в том, что с самого начала Крили был о Драйвере не самого высокого мнения, а к концу того лета, о котором идет речь, он уже просто не переваривал Хьюго.
— Мне кажется, в издательстве хотели бы представить сбалансированную оценку, — сказала Нора.
— Ну что ж. — Фойл поставил чашку на блюдце. — Не вижу причин, почему бы мне не поделиться с вами тем, что знаю сам. — Он взял в руки толстую красную книгу. — Это дневник, который вел Крили в течение последнего года своей жизни. Я прочитал его, когда перебирал бумаги Крили после его смерти. Я
— И вы нашли его?
— А разве можно найти этому объяснение? Его сильно разочаровали за день до смерти, но я никогда б не подумал... — Марк покачал головой, в глазах его мелькнула боль неудачи. — До сих пор нелегко вспоминать об этом. Но в любом случае, если вы хотите содрать позолоту со знаменитого Хьюго Драйвера, дневник может вам пригодиться. Этот человек был бесхарактерным и слабовольным. И хуже того. Крили понадобилось некоторое время, чтобы убедить кого-либо в главном: Хьюго был вор.
61
Кровь словно застыла у Норы в жилах.
— Вы хотите сказать, что он украл книгу другого автора?
— О, это делают все, начиная с Шекспира. А я говорю о краже как таковой. Если только вы не собираетесь рассказать читателям о том, что Драйвер — плагиатор, укравший замысел «Ночного путешествия». В этом случае, однако, не думаю, что Ченсел поддержит вас. — Фойл усмехнулся. — И вместо того чтобы предложить вам контракт, они, скорее всего, попытаются доставить вам неприятности, и даже Мерл Марвелл вряд ли сможет помешать этому.
Харвич весело хмыкнул, и Нора послала ему убийственный взгляд.
— Вы хотите сказать, что Крили Монк видел, как Драйвер воровал вещи у других гостей?
— Слава богу, это видел не только Крили. Вас ведь интересуют все те люди, не так ли? И все, что там произошло тем летом?
Нора кивнула.
— Я готов сделать вот что. — Марк жестом указал на книгу. — Я опишу вам кое-какие события из этого дневника. Вы продолжите поиски, пока мы с Эндрю будем на мысе Код. По возвращении я свяжусь с Мерлом Марвеллом и выясню, что он думает о вас и вашем проекте. Я бы сделал это сейчас, но времени у нас уже нет. За вас попросил самый... самый колоритный нейрохирург нашего штата, вот почему на этот раз я пойду дальше, чем обычно делаю. И тем не менее я должен быть настолько предусмотрителен, насколько это приемлемо. Полагаю, у вас нет возражений?
Нора глубоко задумалась. Оба мужчины смотрели на нее: Фойл — спокойно, а в глазах Харвича метались ярость и возмущение.
— Почему бы мне не посылать вам готовые главы своей книги? — заговорила Нора. — Если вы позволите мне взять на время дневник, у меня будет больше времени на сортировку всего объема информации, и в конце лета я могла бы вернуть его вам.
Но Фойл уже качал головой.
— Я сохраняю бумаги Крили по юридической доверенности. — Видя, что Нора собирается возразить, он поднял указательный палец. — Но! Когда Мерл скажет мне, что вы действительно та, за кого себя выдаете, а я не сомневаюсь, что так он и скажет, я снабжу вас копиями самых важных страниц этого дневника. Договорились?
Харвич мрачно посмотрел на Нору.
— Думаю, это было бы неплохо, — сказала она.
— Вот и хорошо. — На лице Фойла мелькнуло сдержанное оживление, и Нора отметила для себя, как важно для этого человека, чтобы его покойному любовнику была воздана справедливость. — Позвольте мне рассказать вам кое-что о Крили, чтобы вы поняли, что это был за человек. — Фойл помедлил, собираясь с мыслями. — Он поступил на год позже меня в Академию Гаранда, на гуманитарное отделение. Мы все были так похожи — за исключением Крили. Он был таким же приметным, как петух среди гусей на лугу.
Отец Крили был барменом, а мать — ирландской иммигранткой. Жили они в маленькой квартирке над баром; Крили приходилось добираться в школу двумя автобусами. Он носил тяжелые рабочие черные ботинки, отвратительный костюм в полоску, который был ему очень велик, коричневую рубашку, стоячий воротничок и бархатную «бабочку», за которую мальчишки постарше постоянно его лупили, но «бабочки» Крили
Ко второму году обучения он внешне уже больше напоминал остальных и занимал в школе свое место — потому что ничего не боялся: он стал личностью.Все восхищались им. Та школа была насквозь мещанской, но Крили без чьей-либо помощи сумел научить окружающих — нас то есть — с уважением относиться к литературной профессии. Еще будучи третьеклассником начальной школы, он напечатал в крупных журналах несколько своих стихотворений.
Затем я отправился в Гарвард, а через год туда прибыл на полную стипендию Крили Монк. Нам не потребовалось много времени, чтобы сблизиться. Мы с Крили жили вместе, пока я учился в медицинском колледже, а потом он перебрался со мной в Бостон, где я проходил интернатуру. Крили составлял каталог рукописей для одного издательства, у нас были две разные квартиры в одном здании — так ему захотелось. Он не желал делать ничего такого, что могло бы скомпрометировать меня и повредить моей карьере. Но во всех остальных отношениях мы были установившейся и признанной парой, и когда я снова переехал сюда, Крили последовал за мной. Мы снова поселились в разных квартирах, и я стал вести практику вместе с двумя врачами постарше. К этому времени мы с Крили жили как пара, состоящая в официальном браке. Крили был предан мне, и, видит Бог, я тоже хранил ему верность, но по природе своей Крили был человеком ветреным и чуть не каждый день ездил в Бостон. Так все и шло.
Потом Крили стали печатать во многих журналах, он получил даже несколько наград. В тридцать седьмом году вышло «Поле неведомого», и я счастлив сообщить, что книга была номинирована на Пулитцеровскую премию. Джорджина Везеролл пригласила Крили провести июль в «Береге», и мы оба усмотрели в этом добрый знак.
Однако оттуда Крили вернулся разочарованным. Никого из писателей, которых он ценил, в «Береге» не было, а у двоих из тех, кто гостил в колонии, не вышло на тот момент ни одной книги, — то были Хьюго Драйвер и Кэтрин Маннхейм. Крили видел в одном из журналов рассказ Кэтрин Маннхейм, и он очень ему понравился. Она опубликовала также множество стихов, которые нравились Крили много больше. Знакомство с Кэтрин оказалось приятным сюрпризом. Крили представлял ее похожей на маленькую несчастную сиротку, Кэтрин же оказалась живой и умной девушкой с острым язычком и довольно твердым характером. Крили нравилось в ней кое-что еще. Я прочту вам соответствующие выдержки из его дневника. С Хьюго Драйвером все было совсем по-другому. Крили читал его рассказы в небольших журналах, и они напоминали ему слабо заваренный чай. Даже до того, как Крили узнал, что Драйвер — вор, он чувствовал себя неловко в его присутствии. В первом письме из «Берега» Крили написал, что Хьюго Драйвер — «бездушный и безнадежный». Это перешло в прозвище, и оно прижилось: Крили в своем дневнике использовал для Драйвера сокращение «Б. Б.» Постепенно это превратилось в Би-Би и стало напоминать девичье имя.
Остальные гости были довольно пестрой компанией. Острин Фейн показался Крили умным ничтожеством, эдаким энергичным дельцом от литературы, проводившим большую часть времени в попытках очаровать Линкольна Ченсела с целью выманить у того крупную сумму денег на свою следующую книгу. Еще там был Билл Тайди. Крили уважал Тайди и очень любил его книгу «Наши котелки». У них было много общего. Крили отправился в «Берег», предвкушая, так сказать, встречу родственных душ, но Тайди притворился грубым неотесанным мужланом и вообще отказался с ним общаться. Был там еще Меррик Фейвор, которого считали тогда восходящей звездой. С первого взгляда он понравился Крили, но все было безнадежно. Я сразу понял, в чем дело, когда Крили написал о том, как в первый раз пришел обедать в главное здание, увидел там Фейвора, беседующего с Кэтрин Маннхейм, и подумал, что видит перед собой меня.