Клуб бездомных мечтателей
Шрифт:
Всю свою жизнь я чувствовала, что меня и большинство других людей разделяет кирпичная стена. С одной стороны было общество, а с другой – я и все, кто жил там, где жила я. Мы существовали совершенно обособленно от остальных. Мир делился на «нас» и «их». Все, кроме нас, спокойно ехали в вагонах метро, были умными и сообразительными учениками, поднимали руки и получали пятерки, жили в нормальных семьях и ходили в колледж. Это были «они», а не «мы». Мы были другими – прогульщиками, лентяями, получателями пособий. У нас был совершенно другой склад жизни.
Для нашей семьи и для тех, кто обитал в нашем районе, самым важным
Я не представляла, как человек может иметь счет в банке, машину или дом. У меня подобные вещи не укладывались в голове. Как можно наняться на работу и ее не потерять? Или, например, чем думают люди, когда после школы идут еще на четыре года учиться? У них же есть диплом о среднем образовании, чего им еще надо? К чему тратить еще четыре года жизни?
Для таких, как я, будущее означало только самое ближайшее будущее и никакое другое. Мы не занимались долгосрочным планированием. У нас тоже существовала вероятность, что мы заживем хорошей жизнью, но в настоящий момент у нас было достаточно других проблем, которые было необходимо решить.
Я заходила в школы и словно оказывалась по другую сторону стены. Собеседования проводились учителями, которые жили по другую сторону стены. То, что я планировала пойти в школу, относилось к долгосрочным задачам, к решению которых я не привыкла. Я не была знакома с законами, которые царили по эту сторону стены, поэтому мне было неуютно, страшно, и мои шансы казались минимальными. Школы, в которые я приходила, в моем понимании могли с таким же успехом находиться на Уолл-стрит, в дорогом магазине на Пятой авеню или в Белом доме. Даже сам факт моего появления в этих заведениях означал, что я изменила «своим людям», продалась. Чтобы войти в эти здания, мне нужно было набраться храбрости.
Многие интервью были обречены на провал с первой секунды после моего входа в комнату. Когда человек тебя не слушает, у него появляется совершенно характерное выражение лица. Отсутствующий взгляд и постоянное кивание. Иногда возникает феномен «беззубой ухмылки», как выражался мой папа, – неискренней и фальшивой улыбки, которой тебя пытаются успокоить.
Уже по одному взгляду учителя до начала разговора я понимала, что получу отрицательный ответ. Они окидывали меня взглядом с ног до головы и мгновенно навешивали на меня ярлыки: гот, лентяйка, прогульщица, головная боль. Потом появлялась «беззубая ухмылка» и отговорки: «У нас ограниченное количество мест, спасибо, что проявили интерес к нашей школе» или «Если у нас появятся места, мы с вами обязательно свяжемся».
Связаться со мной они могли только по адресу Бобби. Все ответы, которые я получила на этот адрес, были отрицательными: «У нас в этом семестре нет мест… Мы бы с радостью вас взяли, но, учитывая ваше минимальное количество зачетов, мы хотели бы дать возможность другому соискателю… Простите, но мы не думаем, что вы хорошо адаптируетесь в нашей школе».
Какая школа мечтает взять ученика, средний балл которого равен единице и за душой у которого всего один зачет? К тому же я была в возрасте, в котором многие уже заканчивают среднюю школу. Как еще мне могли ответить, если я выглядела так, как выглядела, и не смотрела людям в глаза? В общем, все ответы, которые я получила, состояли из трех букв, которые складывались в слово «нет».
Сперва отказы меня не особенно коробили, но через некоторое время ужасно надоели. Я почувствовала, что моя решимость начинает таять. Я вышла на шумную улицу с очередного безрезультатного собеседования. Стоял солнечный, теплый день. Я была готова бросить начатое мной предприятие. Это же так просто. Дэнни, Фиф, Бобби, да кто угодно, меня приютят. А потом я решу, что делать. Кто знает, может быть, я даже и вернусь к Карлосу. Я села и задумалась.
Я сидела на перекрестке Лексингтона и Шестьдесят пятой улицы. Вокруг меня проходили студенты Хантер-колледжа и офисные служащие, спешащие на обед. Около киоска с хот-догами выстроилась длинная очередь. Было начало мая.
Передо мной стоял выбор: в кармане было достаточно денег, чтобы купить билет на метро и поехать на следующее собеседование в место под названием Подготовительная академия гуманитарных наук. Или за час вернуться на метро в Бруклин, после чего у меня останется достаточно денег, чтобы купить пиццу. Я не могла сделать и то и другое, я должна была выбрать. Размышляя над этой дилеммой, я разглядывала прохожих.
Итак, пицца или собеседование?
Я очень устала. Устала от собеседований и от отказов. Зачем куда-то ехать, если все равно тебе скажут «нет»? Если я уеду прямо сейчас, у меня останутся деньги на пиццу. Если быть реалистом, то следующее собеседование – скорее всего, лишь потеря времени.
А если? Если эта школа окажется не похожей на другие? Если мне не откажут, а примут? Эта мысль посетила меня словно гром средь ясного неба и показалась простой и очевидной. А что, если? Что, если, несмотря на все отягчающие обстоятельства, меня возьмут и примут в эту школу? Я воспрянула духом.
Потом я вспомнила о маме, потому что мне стало одиноко в этом людном месте. Как много всего изменилось – раньше у меня была семья, крыша над головой и любимые люди. Теперь я сижу на Шестьдесят пятой улице, мама умерла, папа в приюте, с Лизой мы не общаемся.
Вот такая жизнь – в какой-то момент все кажется беспросветным, но через мгновение меняется. Да, люди заболевают, семьи разваливаются, друзья забывают. Я осознавала произошедшие перемены, но мне не было от этого грустно. Неожиданно появилось чувство надежды. Если жизнь может измениться к худшему, почему бы ей не измениться к лучшему?
Потенциально меня могли принять в школу, и потенциально я могла учиться на одни пятерки. С учетом прошлого опыта это звучит не очень реалистично, но все может измениться.