Клуб бездомных мечтателей
Шрифт:
Сэм вызвала такси. Я пошла к телефону-автомату на улице и набрала номер папиного приюта. Все внутри меня перевернулось, когда я услышала его голос.
– Папа… Ты сидишь?
Мы вместе поплакали. Я стояла на морозе на улице, а он – в офисном кабинете в приюте под наблюдением персонала. Никогда раньше я не видела и не слышала, как папа плачет.
Такси везло нас в Бедфорд-парк. По дороге Карлос смотрел мне в глаза, гладил мое колено и просил говорить. Но в тот момент я мыслями была очень далеко от него. Я думала о маме, папе и Лизе. Боль утраты сблизила нас, и я забыла о наших спорах.
Мы с Лизой встретились в кафе, где работал Тони. На Лизе было старое пальто, очень похожее на то, которое носила мама. Она сидела за столиком в глубине заведения. Перед ней стояла чашка кофе, и ее глаза были красными от слез. Мы посмотрели друг на друга и снова расплакались.
IX. Жемчужины
27 декабря 1996
Дорогая мама,
Мне больно
Скажи, ты со мной согласна? Ты тоже чувствуешь тяжесть невысказанного и недосказанного?
За шестнадцать лет моей жизни я научилась не говорить о своих чувствах. Я научилась молчать и не высказывать ничего, что может обидеть или оттолкнуть тебя.
Наши с тобой отношения, мама, напоминают мне о жемчужинах. Все считают, что жемчуг – это драгоценность, но мало кто осознает, что красота жемчуга создана болью. Инородная частица попадает в раковину, и вокруг нее вырастает жемчужина. Моллюск создает жемчужины, чтобы защитить себя.
Мы не говорили, мы молчали, и вокруг нашей боли постепенно выросли жемчужины потерь и утрат. Тебя уже нет, и я не уверена, что наше молчание пошло нам на пользу.
Ты умерла в среду около 8.30 утра. Я не была с тобой, я смеялась, ела гамбургеры или спала.
Я до смерти буду жалеть, что я не была с тобой, когда ты уходила.
Ты умерла совершенно одна. Мы тебя редко навещали. Я приходила к тебе почти за месяц до твоей кончины. Ты, наверное, волновалась и думала, почему я тебя не навещаю. Я всегда тебе помогала: давала тебе деньги, мыла и ухаживала за тобой. Увы, меня не было рядом в момент твоей кончины. За тобой ухаживали посторонние люди, они переодевали тебя, кормили, прикасались руками к твоему хрупкому телу.
Они обсуждали между собой события из собственной жизни, когда меняли твое судно и занимались тобой. Ты была одна, и это наверняка тебя пугало.
Ты боялась, мама?
Я наслаждалась солнцем, ела и пила. Тебе было страшно, мама?
Я сейчас не одинока. У меня есть друзья, и есть бойфренд. Ты помнишь Карлоса? Он пришел на твои похороны. Сэм не захотела подняться из кровати. «Не могу, Лиз, похороны наводят на меня тоску». Мы сели в такси и уехали. Посетители бара, куда ты ходила, вскладчину заплатили за перевозку твоего тела на кладбище. Увы, я даже не поблагодарила человека, который все это организовал. Я даже не знаю, почему я этого не сделала.
Фиф, Лиза, Карлос и я подъехали к кладбищу прямо перед тем, как тебя должны были опустить в могилу. Был серый пасмурный день. Благотворительная организация заплатила за твои похороны. Место на кладбище было оплачено этой организацией и находилось так близко от автострады, что был слышен шум проезжающих машин. Гроб из сосновых досок уже заколотили, а твое имя на крышке гроба было написано с ошибкой.
Тебя хоронили в больничной рубашке?
На крышке гроба были написаны также два слова – «Голова» и «Ноги» – для того, чтобы правильно положить тебя в могилу. Карлос заметил, как мне неприятно, что в твоем имени допустили ошибку. Черным фломастером он написал на крышке гроба: «Джин Мари Мюррей. 27 августа 1954 – 18 декабря 1996. Любимая мать Лизы и Элизабет, а также жена Питера Финнерти».
Мама. Ты взращивала нас в себе в течение девяти месяцев, ты нас родила и ввела в этот мир. Теперь твое тело стало холодным и лежит в могиле.
Жена Питера Финнерти. Папа не смог приехать на похороны – он поехал без билета, и его остановили контролеры. Я сообщила ему о твоей кончине по телефону. Я спросила его, сидит он или стоит. Он сразу все понял и издал страшный стон. Я люблю тебя и его.
Ты этого не знаешь, но он приезжал к тебе в больницу и поцеловал тебя в губы. Медсестра увидела и очень сильно его отругала, говоря, что подобное поведение опасно для здоровья. Я рада, что ты не слышала ее слов. Всю твою жизнь люди относились к тебе так, словно тебя надо обходить стороной. В том числе и я сама.
Ты считаешь, что я тебя бросила? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.
Ты можешь представить, как папа возвращался на метро после того, как тебя навещал? Наверное, он обхватывал голову руками, как делал всегда, когда сталкивался с тяжелой ситуацией. Вокруг него сидели пассажиры, читали газеты, в то время как тело его жены умирало, а дочери занимались своими жизнями. Как он, наверное, мечтал, чтобы ты была здорова, а не находилась в стенах, которые пахнут смертью. Может быть, в его голове не умещалась мысль, что ты умираешь.
Тебя хоронили на следующий день после Рождества. Почти неделя ушла на то, чтобы найти бесплатное место на кладбище. На Рождество я была в кафе в Ривердейле и ела двенадцатидолларовый ужин. Я была с друзьями: Лизой, Карлосом, Сэм и Фифом с его кузинами. Каждый из нас потерял, по крайней мере, одного из родителей. Мы вспоминали вас, вспоминали то, как вы читали нам сказки и укрывали одеялами, когда мы были совсем маленькими. Мы помогали друг другу пережить нашу потерю.
Во время ужина я обратила внимание на то, что Лиза очень на тебя похожа. У нее такая же хрупкая, тонкая фигура и глаза цвета янтаря. Лиза стала красавицей. Очень жаль, что мы долго не общались. Мне так захотелось ее обнять.
Кто-то заплатил за наш ужин. Перед тем как выйти из кафе, Карлос засунул в музыкальный автомат две двадцатипятицентовые монеты, и заиграла песня Sade под названием «Жемчужины».
С любовью,
X. Стена
Через неделю после маминых похорон я потеряла сон. В номере было ужасно холодно, и у меня началось такое сердцебиение, словно мое сердце было птицей, бьющейся в клетке. Если я засыпала, то меня мучили кошмары. Мне снился один и тот же сон, что я отвернулась от мамы тогда, когда моя помощь была нужна ей больше всего. В этом сне мама все время умирала, отчего я постоянно просыпалась. У меня началась бессонница.
Той зимой в Нью-Йорке стояли невиданные холода. Администрация мотеля сжалилась над жильцами, и в номерах стали топить сильнее, но стало так жарко, что когда мы ложились спать, то обливались потом. Я просыпалась в собственном поту и в поту Карлоса. Мои воспоминания о том периоде крайне фрагментарны. Я помню запах роз, которые купил Карлос и которые стояли около кровати. Этот запах был сладко-трупным. Радио Карлоса играло рэп. Сэм красила перед зеркалом глаза и губы.
Мое психическое состояние было ужасным. У меня тогда было два полюса: или я молчала как рыба, или меня захлестывали эмоции. На третью ночь Карлосу это надоело, и он начал звонить по мобильному и открыто флиртовать с другими женщинами, стоя на балконе. Он стал брать с собой Сэм на долгие прогулки, с которых возвращался с пакетами недоеденной еды из ресторанов с французскими и итальянскими названиями. Карлос никогда не водил меня в такие дорогие рестораны. Я понимала, что ему со мной стало сложно.
Последней нашей ночью в мотеле стала новогодняя ночь наступившего 1997 года. Мы втроем валялись на кровати и грызли семечки. В полночь люди ликовали на Таймс-сквер.
«Первый Новый год без тебя, мама», – подумала я.
После этого Карлос исчез на три дня. В номере не было никаких ценностей, и менеджер мотеля заявил, что «выбросит нас на улицу» ровно в одиннадцать утра. Мы не спали всю ночь. Я и Сэм понимали, что Карлос не появится.
Не помню, кто из нас начал первой паковать вещи, но помню, что мы помогали друг другу собирать наши пожитки. Сэм сложила свой скарб в чемодан, который нашла на помойке. Она засунула в него комиксы, косметику, свои стихи, рваные джинсы и свитера. Все свои вещи: одежду, мамину монетку «Анонимных наркоманов» и дневник с ее черно-белой фотографией – я сложила в свой рюкзак. Все, что нам не принадлежало, мы с силой бросали о стену.
У Сэм нашлось десять долларов. Станция метро была слишком далеко, а наши вещи слишком тяжелы, поэтому, когда взошло солнце, мы взяли такси и поехали в Бедфорд-парк. Я не знаю зачем, у нас не было никакого конкретного плана.
Мы не собирались расставаться, это произошло само собой. Сэм пошла навестить Оскара, чтобы оставить у него свои тяжелые вещи. Было воскресенье, и мы знали, что все наши друзья должны быть дома. Я пошла стучаться в двери Бобби, Джоша, Джейми и Фифа. Бобби разрешил мне оставить у него пластиковый мешок с моей одеждой. Я помылась у Джейми, когда ее мама куда-то ушла. Я сушила волосы, когда в дверь квартиры Джейми позвонил Карлос. Держась рукой за дверную ручку, она повернулась ко мне. В ее глазах был вопрос: «Что ты хочешь, чтобы я ему сказала?»
Она открыла дверь. Глаза Карлоса были как у сумасшедшего.
– Шэмрок, я снял нам новую комнату. Пошли, – заявил он.
Я понимала, что должна быть в месте, в котором уверена. Но я не знала, когда вернется мама Джейми, сомневалась, что смогу у нее остаться, поэтому не послушала голос разума и инстинкта и пошла с Карлосом. Мы сидели в такси, волосы мои были мокрыми, и я спросила:
– Мы можем заехать за Сэм?
– Потом ее заберем, – ответил мне Карлос.
Я не стала с ним спорить.
Его армейский камуфляж был грязным, сам он – небритым. На его ботинках «тимберланд» почему-то не было шнурков. Он постучал по стеклу, отделяющему нас от водителя, и произнес:
– Трасса «Новая Англия», съезд двенадцать плюс один.
– Чего? – переспросил водитель.
– Трасса «Новая Англия», съезд двенадцать плюс один! – заорал Карлос, схватившись за волосы. – Меня преследует сам дьявол, поэтому я вслух не произнесу этого числа. Шэмрок, плохи у меня дела.
Мое сердце учащенно забилось.
– Тринадцать? – переспросила я. – Ты имеешь в виду съезд номер тринадцать?
Лицо Карлоса исказила гримаса, и он утвердительно кивнул.
– Да, – ответил он, наконец, тоном, по которому я поняла, что он в состоянии психического срыва.
Я не представляла себе, на каких наркотиках сидит Карлос.
«Боже, – подумала я. – Зачем я вообще с ним поехала?»
Я сказала водителю:
– Отвезите нас на трассу «Новая Англия», съезд номер тринадцать.
Услышав слово «тринадцать», Карлос разразился потоком ругательств на испанском. Машина поехала быстрее.
Я запустила руку в свой рюкзак и дотронулась до маминой монетки «Анонимных наркоманов», которую хранила все эти годы. Когда я прикасалась к ней, мне казалось, что я прикасаюсь к маме.
«Господи, дай мне спокойствия, чтобы принять то, что я не могу изменить…»
Наше новое пристанище под названием Holiday оказалось мотелем у огромной фырчащей трассы, в котором останавливались дальнобойщики и те, кто пару часов хочет заняться плотскими утехами. В принципе, он был похож на наш предыдущий мотель, за тем исключением, что я понятия не имела, где Holiday находится. Я не представляла, как добраться до остановки общественного транспорта и в вопросах передвижения полностью зависела от Карлоса. У меня было гнетущее чувство, что Карлос не собирается привозить сюда Сэм.