Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Ты издеваешься, — бросил Тибор. — Тебя никогда не арестовывали. Не знаю, кто ты — король лжецов или король придурков.
Леонид перестал улыбаться и сверкнул на Тибора:
— Обзовешь меня так еще раз, и я тебя убью. Обещаю. Задушу собственными руками. И поверь, это будет взаправду, а не понарошку.
Жюри знатоков присудило «Золотую пальмовую ветвь» за абсурд высшей марки Томашу Загеловскому, который был журналистом «Трибуна люду» и обладателем завидного титула «жертвы первого класса», пострадавшей от польского режима. Его вызвали в мэрию квартала, в предместье Варшавы. Бдительная чиновница спросила, кто он такой. Он назвался, она возмутилась и обвинила его во лжи: «Настоящий Томаш Загеловский уже три месяца сидит в государственной тюрьме Бьялолека!» Томаш понял, что полицейские ошиблись и арестовали вместо него какого-то бедолагу, хотя тот клялся, что его зовут Петр Левинский и он ни в чем не виноват. Произошло чудовищное недоразумение:
— Думаете, я рискнул бы прийти сюда, будь я предателем Томашем Загеловским? Разве я похож на дурака, лезущего в пасть к волку?
Она не нашлась что ответить, а Томаш пообещал сходить домой за паспортом и вернуться. Его отпустили, и он тут же скрылся, бросив все, что имел. Добравшись до Франции, Томаш написал в Польшу, чтобы рассеять недоразумение. Он не знал, какие последствия возымело его письмо и возымело ли вообще. Члены клуба считали, что инициатива Томаша осталась втуне. Власти ненавидят признавать свои ошибки и терять лицо. Как заметил бывший варшавский адвокат Ян Пачковский: если приговор вынесен, второго шанса человеку не дают, особенно в коммунистической стране. От этих слов и истории Томаша у меня похолодела спина. Я представил себе несчастного Петра Левинского, которого не только осудили за преступления, которых он не совершал, но и отняли имя, и не мог понять, зачем он признался. Игорь объяснил:
— У нас дома подозрение равнозначно уверенности. На этом зиждется власть. Ты виновен, раз попал под подозрение. Думаю, Петру было в чем себя упрекнуть.
— Но он был невиновен!
— Этого мало. Нужно еще хоть немного удачи. Судьба нам ее не послала. Петру тоже не повезло.
После своего невероятного побега из Польши Томаш нашел работу продавца в магазине одежды на Елисейских Полях и прилично зарабатывал. Он был хорош собой, элегантно одевался, обожал женщин и по воскресеньям ходил в дансинги на улице Лапп, а потом рассказывал нам о своих победах, хотя никто никогда не видел его с дамой.
Французская система управления госструктурами была, по всеобщему мнению, образцом прозрачности и простоты, особенно в сравнении со странами Восточной Европы. Но горе тому, кто сталкивался с тайным врагом, притаившимся в чаще административного леса: каждый коммунистический функционер ненавидел предателей, шельмующих СССР и братские социалистические страны, ведь СССР — родина счастливых трудящихся. Высшей, заветной целью был статус политического беженца. По логике вещей, люди из-за железного занавеса должны были получать его на «раз-два-три», если бы не непредвиденное и непреодолимое препятствие в лице ужасного Патрика Руссо, елейно-слащавого главы отдела по работе с политэмигрантами. Его лучезарная улыбка была фальшивой, а участливость он пускал в ход, когда хотел запутать собеседника и убить в нем надежду. Владимир как-то раз застукал его за чтением «Юманите» у стойки бистро по соседству с «Бальто», Руссо смешался, а потом заявил, что называться политическими беженцами достойны только испанцы и португальцы, потому что у них на родине у власти находятся фашисты. Этот извращенец намеренно тормозил рассмотрение дел выходцев из Восточной Европы, избавлявшейся, по его словам, от своих пьяниц и преступников. Он вечно заявлял, что не хватает документа, свидетельства или аттестата, а когда человек, пройдя двадцать кругов ада, уже надеялся, что все в порядке, оказывалось, что одна из справок потерялась или составлена не по форме, и приходилось все начинать сначала. Руссо удалось вывести из себя флегматичного Павла Цибульку: он не придушил его только потому, что рядом был Игорь. Руссо требовал предъявить карточку гражданского состояния, которую беженец получить не мог, но Руссо настаивал — под тем предлогом, что Павел родился в Богемии, а статус политического беженца циркачам не положен. Бывший посол в Болгарии воспринял эти слова как смертельное оскорбление, он отвесил Руссо пощечину, и статуса ему пришлось ждать еще три года. Игорь хорошо знал каждый отдел префектуры, мэрии и некоторых министерств, какие документы и в скольких экземплярах нужно представить, кого из чиновников следует избегать, а кого можно купить. Судя по тому, какие трудности приходилось преодолевать для получения бумаг, все чиновники парижской префектуры были убежденными членами ВКТ. [87]
87
Всеобщая конфедерация труда.
Игорь
— В блокаду и на фронте я был хирургом. Даже делал кесарево сечение под бомбами в «Гостином дворе». Мать и ребенок выжили. Ты и представить не можешь, какие операции я делал. Я бы и сам не поверил, что такое возможно, расскажи мне кто-нибудь об этом до войны. Но я их делал. Я видел, как медсестры ампутировали руки и ноги, продезинфицировав инструменты в огне. Чтобы оперировать на фронте, диплом не нужен. Главное — выжить, так ведь?
Война нанесла жестокие раны родному городу Игоря. Он был военврачом в Красной армии, чудом выжил в блокаду, воевал на территории Германии. Полгода Игорь вместе с другими ленинградцами работал на стройке, восстанавливая больницу. Блокада осталась самым страшным воспоминанием его жизни. Разбомбленный город. Развалины. Прозрачные от голода люди на улицах, готовые на все ради крошки хлеба. После войны люди стали отстраивать Ленинград заново. Они не сомневались, что все восстановят и город станет еще прекрасней. Ленинград превратился в гигантскую стройку, такое было по силам только русским. Игорь не любил вспоминать то время и на вопросы отвечал нехотя, через силу.
— Почему ты уехал на Запад?
— Мне грозила смерть.
— Почему? Расскажи мне.
— Ты не поймешь. Это сложно объяснить. Продолжим игру. Не уподобляйся любопытной кумушке.
Я делал ход. Выжидал. И задавал следующий вопрос. Иногда мне удавалось разговорить Игоря, и он кое-что рассказывал, а я пытался восстановить целое по деталям. На родине у Игоря остались мать, жена, сын, мой ровесник, и маленькая дочь. Он восемь лет не имел о них никаких известий.
— Я прожил несколько жизней и забыл о них.
— Нельзя забыть по мановению волшебной палочки.
— Можно. Условие простое — забудь, или умрешь.
Загадочное молчание Игоря разжигало мое любопытство. Он был сдержан, замкнут, не любил расспросов, что делало его «человеком с прошлым», чью тайну я жаждал разгадать. Игорь не поддавался, решив, что теперь у него одна настоящая жизнь — та, что началась после переезда во Францию. Игорь был человеком пылким, легким и бескорыстным. В разговоре с ним любой чувствовал себя непринужденно, все его любили и уважали, я ни от кого не слышал о нем ни одного дурного слова. Игорь и внешне был очень хорош: высокий, статный, синеглазый, с густыми волнистыми волосами и теплой улыбкой — мужчина в стиле Берта Ланкастера. [88] В клубе это сходство было предметом шуток.
88
Бертон Стивен («Берт») Ланкастер (1913–1994) — один из самых успешных актеров в истории американского кино, обладатель премии «Оскар» (1960) и приза Венецианского кинофестиваля (1962).
— Тебе бы следовало податься в кино, — говорили насмешники.
— Увы! — отвечал Игорь. — Я не умею врать.
Игорь научил меня играть в шахматы. Он первым из членов клуба предложил мне партию:
— Ты умеешь играть?
— Немного.
— Садись.
Мне достались белые фигуры. В шахматы я не играл никогда и двинул пешку вперед, вспомнив, как это делали другие. Он поставил свою пешку перед моей. Следующие два хода я сделал по наитию и попал, а потом пошел офицером, как пешкой.
— Ты не знаешь правил!
— Вообще-то, нет.
— Я тебя научу.
Игорь оказался хорошим учителем. Через несколько дней я усвоил правила, начал механически их применять и не понял, почему Игорь сказал:
— Ну вот, ты освоил шахматы, а теперь должен стать игроком. Получится не сразу.
— Когда?
— Это зависит от тебя. Понадобится пять, а может, десять лет. Взять хотя бы Имре. Ему пятьдесят, он передвигает фигуры по доске тридцать пять лет. Приложив немного усердия, ты сумеешь у него выиграть. Запомни: главное — сосредоточение ума плюс капелька воображения.