Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
5
Пластинки Пьера не давали Николя покоя. Он хотел брать их домой, я не соглашался. Нелегко все время говорить «нет» лучшему другу, иначе какая же это дружба?
— Ты просто гад, Мишель! — возмущался Николя. — Я же даю тебе свои!
— Я всего лишь хранитель, коллекция не моя.
— Брось, конечно твоя! Пьер погиб, его сестра исчезла!
Жизнь диктует нам свои суровые законы. Лучший друг сидел со мной за одной партой и, в отличие от меня, имел способности к математике, так что я от него зависел. Я не мог предать память Пьера, но и о собственных интересах нужно было думать, так что я брал две-три пластинки, шел к Николя,
154
Фэтс Домино (Антуан Доминик Домино; р. 26 февраля 1928) — американский пианист и вокалист, один из родоначальников рок-н-ролла.
В конце концов выход из положения нашелся. Родители подарили ему на день рождения двухдорожечный катушечный магнитофон «Филипс» с функцией перемотки, и я разрешил ему переписывать пластинки Пьера. Несмотря на все наши усилия, результат получался средненький или паршивый. На пленке присутствовали посторонние шумы: треск, шорох, щелканье, присвисты. Готовясь к записи, мы требовали от братьев Николя, чтобы они вели себя тише воды ниже травы, плотно закрывали все окна и старались не дышать. Запирались в ванной, окна которой выходили во двор. Я ставил иглу на пластинку. Николя нажимал на кнопку «запись». Мы сохраняли полную неподвижность до конца песни, но с посторонними шумами справиться не могли. Приходилось довольствоваться тем, что есть.
— Это лучше, чем ничего. До конца года мы перепишем все пластинки.
Потрескивание и шипение можно было заглушить, прибавив громкость. В этом преимущество рок-н-ролла. Мы пытались синхронизировать записи на пластинках и магнитофоне, но эффект «эха» никуда не девался.
Как-то раз, выйдя от Николя, я заметил Сашу. Он сидел на скамейке на площади Мобер, курил и пускал колечки. Я подошел, он поднял глаза и улыбнулся — чуточку насмешливо и слегка отстраненно.
— Париж — маленький город, — сказал я.
— Мы оба часто бываем в этом квартале. Я живу неподалеку, в пяти минутах отсюда.
— Понятно…
— Ваши фотографии готовы. Если подождете, я их принесу.
— Мне не горит.
— Снимки великолепные.
— Правда?
— Можете мне поверить. Я был приятно удивлен. Три или четыре по-настоящему удались. Давайте сходим за ними.
Я согласился. Саша жил в красивом доме на улице Монж, но на восьмом этаже без лифта. Черную лестницу не приводили в порядок много лет: деревянные перила и ступеньки расшатались, краска на стенах облупилась от сырости, проводка провисла, на первом и втором этаже кто-то выкрутил лампочки. Подъем оказался долгим. Саша дышал тяжело, со всхлипами; когда мы добрались до верха, он весь покрылся липким потом и побагровел от натуги:
— Нужно бросать курить.
В узкий темный коридор выходили двери дюжины комнат для прислуги. Саша открыл третью по счету дверь, и мы вошли. Двенадцатиметровая комнатушка с узким окном под самым потолком была обставлена по-спартански: узкая короткая кровать, этажерка с книгами, прямоугольный стол с разрозненной посудой, два яблока в вазе, полная до краев пепельница, стул, шкаф без дверцы, где на плечиках висела кое-какая одежда. На стенах не было ни фотографий, ни картин, но порядок в Сашином жилище царил идеальный. Единственными предметами роскоши можно было с натяжкой назвать детекторный приемник, установленный на табуретке, старенький проигрыватель и стопку пластинок на семьдесят оборотов.
— Места немного, зато недорого.
— Давно вы здесь живете?
— Кессель нашел мне эту каморку через год после моего приезда во Францию.
— Вы с ним знакомы?
— Не коротко. Время от времени он нам помогает.
Саша снял пальто и бросил его на кровать.
— Пить хотите? У меня, правда, ничего, кроме воды из-под крана, нет.
Он взял бутылку и вышел — раковина с краном находилась в дальнем конце коридора. Я взглянул на книги — фамилии авторов были мне незнакомы. Саша разлил воду и протянул мне стакан.
— Из какой вы страны?
— А вы как думаете?
— Трудно догадаться. Все книги на французском.
— Я ничего не успел взять с собой, когда покидал Россию. В Париже книги на русском стоят дорого. Интересные романы я читаю в муниципальной библиотеке.
— Странно, я никогда вас там не видел.
— Вы не задерживаетесь. Приходите, сдаете одни книги, берете другие и уходите, поговорив пять минут с Кристианой. У меня много свободного времени. Я читаю в тепле, сижу до закрытия. Здесь, как видите, нет центрального отопления.
— Это плохо. Вы, наверное, мерзнете по ночам.
— Я жил в Ленинграде, все ленинградцы — люди закаленные. Так вы хотите увидеть свои фотографии?
— Еще бы!
Саша вышел за дверь и огляделся. В коридоре было пусто и темно. Когда свет погас, он приложил палец к губам и прошептал:
— Идите за мной.
Саша двигался на цыпочках, осторожно и бесшумно. Мы спустились на несколько ступенек до площадки между этажами, он открыл дверь в туалет с очком в полу и поманил меня пальцем. Я не сразу решился войти, и он меня успокоил:
— Ничего не бойтесь.
Я шагнул вперед, и Саша закрыл дверь на задвижку. Потом он снял с шеи шнурок с ключом, взобрался на цементную приступку, отпер металлическую дверцу люка и откинул ее, не глядя, сунул туда руку, достал картонную папку и протянул мне. Он запер люк, спрыгнул на пол, вытер ладони и повесил ключ на шею. Саша удостоверился, что в коридоре никого нет, мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Он нырнул в соседний подъезд, и мы оказались на Аренах Лютеции, [155] выбрали скамейку на солнце и сели. Саша закурил и кивком указал мне на дом:
155
Арены Лютеции — древнейшая сохранившаяся постройка на территории Парижа. Древнеримский амфитеатр находится в Пятом парижском округе, на улице Монж.
— Вон там я живу. Если поставить стул на стол, забраться на него и подтянуться на руках, можно вылезти на крышу, оттуда открывается великолепный вид на Париж.
— Можно спросить, почему вы держите все эти вещи в сортире?
— Видели мою дверь? Тонкая, как пергамент. Достаточно приналечь плечом и… входи не хочу. Все, кто живет на моем этаже, работают. Днем там никого не бывает, так что жильцов часто грабят. У моей соседки — она продавщица в булочной на площади Монж — украли помаду и утюг. Знаете, что взяли у меня? Электрическую батарею! К тому же воры часто устраивают разгром — просто так, чтобы повеселиться. По этой причине я и прячу мои сокровища и, как Алена Ивановна, старуха-процентщица из «Преступления и наказания», ношу ключ от ящика на шее. Никому не придет в голову обыскивать клозет, понимаете?