Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
Я узнал его по сгорбленным плечам и усталой походке. Он остановился у мусорного бака, достал оттуда газету, устроился на стуле и начал читать «Франс суар» с последней страницы, где печатались комиксы. Потом убрал газету в карман пальто и подставил лицо бледному январскому солнцу. Он сидел, вытянув ноги, и как будто спал. Подошла служительница с рулончиком талонов на оплату и тронула его за плечо. Он вздрогнул, открыл глаза, поднялся и направился к фонтану, что-то недовольно ворча себе под нос, — платить он и не подумал, — и остановился рядом со мной. Я не знал, притворяется он, что не узнал меня, или пытается вспомнить мое имя, и
— Мы встречались в клубе…
— То-то ваше лицо показалось мне знакомым. Вы посещаете этот приют для престарелых?
— Я учусь играть в шахматы.
— Лучше бы общались с ровесниками… Да они и играть-то не умеют.
— Леонид — чемпион. Люди съезжаются со всего Парижа, чтобы сыграть с ним. Он никогда не проигрывает. Даже студентам Политехнической школы.
— Вы знакомы с Леонидом?
— Я знаю всех и каждого.
— Поздравляю. Атмосфера там стала затхлой, свежая кровь им не помешает. Вы позволите?
Не дожидаясь ответа, он сел на соседний стул, положил ноги на другой и продолжил сиесту. Луч солнца освещал заросшее щетиной лицо. Его французский был безупречен — не то что у большинства членов клуба, говоривших со всеми возможными акцентами стран Центральной и Восточной Европы. Меня поразило изящество и белизна его рук. Появилась служительница. Он даже не шевельнулся. Я отдал ей деньги за три стула.
— Вам не следовало платить, — произнес он, не открывая глаз.
— Ничего не поделаешь — плати или сиди на скамейке.
— Надо же, он еще и законопослушный гражданин. Клубные знакомцы повлияли на вас. Платить за право приземлиться на стул — это просто позор. Вы так не думаете?
— Согласен.
— С такими, как вы, они не церемонятся. А вот я платить отказываюсь. Однажды станут взимать плату за воздух, которым мы дышим.
Он по-прежнему сидел с закрытыми глазами и дышал спокойно и ровно. Я вернулся к чтению.
— Что за книга? — поинтересовался он.
Я помахал томиком, пытаясь заставить соседа открыть глаза.
— «Свидетель среди людей». [150] Хорошая книга.
— С автографом Кесселя. Он подписал не мне. Одному другу.
— Мне он тоже такую подарил.
— Я был в «Бальто», когда его чествовали.
— Я рад за Кесселя. Он заслужил эту честь.
— Игорь не позволил ему угостить вас шампанским.
— Правда? А я и забыл.
Он выпрямился и пожал плечами. Достал из кармана пальто пачку «Голуаз», предложил мне, я покачал головой, и он закурил.
150
Одним из последних произведений Жозефа Кесселя стала шеститомная серия воспоминаний «Свидетель среди людей» (1968–1970) — летопись событий и нравов XX века.
— Кажется, они вас не любят.
— Не замечал.
— За что все так к вам относятся?.. Не разговаривают, не смотрят в вашу сторону. Леонид вас толкает. Игорь запрещает Кесселю пить с вами, и тот подчиняется.
— При вступлении в клуб нужно делать взнос, а я, знаете ли, скуповат и не захотел платить.
— Никто не платит никаких членских взносов.
— Я трудно схожусь с людьми.
— Никто не заставляет вас ходить туда.
— Дни тянутся долго. Я захожу, когда на улице дождь. Маленькая надежда у меня остается, но им, должно быть, не нравится мое лицо. Я вас пугаю?
— Нет.
— Но вы мне не верите?
— Я знаю Игоря. Ни он, ни Леонид не стали бы так себя вести без причины.
— Вы уже взрослый, должны бы знать, из-за чего ссорятся мужчины. Из-за денег: все мы на мели, но я им ничего не должен. Из-за женщины. С этим я давно покончил. Или из-за идеи. Ну, тут мы все одним миром мазаны.
— Вы единственный, с кем они так себя ведут.
— Все просто. Люди умолкают, стоит мне появиться. Расступаются, чтобы не столкнуться со мной.
— Вы из полиции?
— Разве я похож на легавого? Признайтесь, вам со мной неуютно?
— Вовсе нет.
— Как вас зовут?
— Марини. Мишель Марини.
— Рад знакомству.
Он поднялся со стула и ушел так быстро, что я не успел спросить его имя.
2
«La donna `e mobile» вернулась. Папа перестал ходить на работу. Он лежал на диване в гостиной и снова и снова слушал любимую арию. Текст он знал наизусть и напевал беззвучно, для себя, никому не мешая. Папино присутствие дома в будни было делом непривычным. Иногда он уходил, тихо и незаметно, не сняв пластинку с проигрывателя, а вечера проводил в овернском бистро на улице Фоссе-Сен-Жак, где играл с приятелями в таро. Я присоединялся к нему, садился рядом, и он, бывало, спрашивал у меня совета:
— Как думаешь, сыграть «приз», «пус» или «гарде»?
Папа был хорошим игроком, хитрым и остроумным. Вопросы он задавал с одной целью — обдурить партнеров. Играли они на выпивку, и папа часто угощал тех, у кого не было денег.
— Жаль, играем не по франку за очко, я мог бы сегодня подзаработать.
Я по-прежнему возвращался домой до семи вечера, папа приходил после ужина, съедал то, что находил в холодильнике, и снова ставил любимую пластинку, не обращая ни малейшего внимания на окружающих. Эта игра длилась уже четыре месяца. Исчезновение пятидесяти тысяч франков имело неожиданные последствия. Папа отказывался оправдываться. Мама не могла с этим смириться и дважды устраивала мне допрос с пристрастием. Я держал данное папе слово и упорно отпирался, она не верила, но поделать ничего не могла. Присутствие алжирских родственников осложняло ситуацию. Возможно, останься мы одни, сумели бы объясниться и пережить это испытание. Папа набрался бы мужества рассказать маме правду, а она попыталась бы принять ее. Луиза давала маме вредные советы, заявляла, что папин поступок — немыслимый, оскорбляющий мамино достоинство и ей следует занять непримиримую позицию. У Луизы был собственный интерес в этом деле, вот она и уговаривала маму не прощать провинившегося мужа и во что бы то ни стало выяснить правду. Папа совершил ошибку, отступив с поля боя и вернувшись в Париж. Я слышал разговоры мамы и Луизы во время прогулок под дождем по «тропе таможенников».
— Стыд и позор действовать подобным образом у тебя за спиной после всего того, что ты для него сделала. Это чистой воды воровство. Он держит тебя за дуру. Я бы такого не потерпела. Твой брат — человек иного масштаба, образованный, тонкий. Поди знай, не содержит ли твой муж любовницу. А если он снова так поступит?
В начале октября мама объявила, что брат будет работать с ней, на семейном предприятии. Папиным мнением она не поинтересовалась. Морис стал директором магазина. Вначале обязанности распределились следующим образом: мама переложила на Мориса часть работы по управлению магазином, за папой осталась коммерческая служба. Он отреагировал мгновенно — отошел в сторону, перестал искать клиентов, ждал, когда они сами проявят интерес. Мама и Морис только через три месяца заметили, что портфель заказов стал намного тоньше. Папа пытался их успокоить: