Клуб одиноких зомби
Шрифт:
– Тогда я закончу обход, поставлю чайник и потом мы будем пить кофе, – как-то по-приятельски сказал Голявин и вышел.
Я с замиранием сердца смотрела ему вслед и боялась, что он не вернется. Меня посетила шальная мысль о том, что никакого кофе не будет, что Александр просто нашел хороший предлог, чтобы скорее избавиться от меня. «Завтра он скажет, что кому-нибудь из больных было плохо, он долго суетился около него, а обо мне забыл», – такую мрачную картину рисовала я в своем воображении и постоянно поглядывала на часы. Естественно, мне казалось, что время шло медленно, где-то в пропорции: одна минута за пять.
Когда прошло пятнадцать минут, я решила
Я достала косметический набор с зеркальцем, и сразу же закрыла его, едва увидела свое отражение. Я убедилась в том, что выглядела ужасно, но меня это почему-то не слишком огорчило. Мое внутреннее состояние волновало меня гораздо больше. Я поняла, что ради Голявина я могла бы пожертвовать своей независимостью, которой так дорожила! Я не могла даже объяснить, что именно мне в нем нравилось. Я еще раз отметила, что практически ничего не знала о нем, кроме того, что он не женат. Это сказал мне Андрей Вадимович, но разве можно было доверять этому бабнику! Моя следующая мысль исходила откуда-то из области сердца: «Александр Геннадиевич – живой человек, у него нервная работа, возможно, он снимает стрессы, пускаясь во все тяжкие... Нет, даже, если бы я узнала наверняка, какой аморальный образ жизни он ведет в свободное от работы время, это бы не изменило моих чувств к нему...»
Я пыталась сформулировать сама для себя, что такое любовь, и понять, это ли чувство испытывала я. Только, когда он вошел без колпака на голове и с электрическим чайником в руках, я задала себе не менее важный вопрос: «Как он относится ко мне?»
Александр Геннадиевич достал из кармана два одноразовых пластмассовых стаканчика и два пакетика кофе.
– Ложки забыл, – посетовал он и хотел было снова удалиться, но я остановила его.
– У меня есть и, кажется, две.
Ложки, действительно, нашлись в моей тумбочке, одна пластмассовая от йогурта, который мне приносили сотрудники, а другая обычная алюминиевая. Голявин долго рассматривал и ту, и другую. Я подумала, что он проверял их на стерильность. Слава богу, обе были чистыми. Наконец, он остановил свой выбор на казенной чайной ложке, засыпал содержимое пакетика в один стакан, добавил чуть-чуть кипятка и стал ложкой размешивать кофе со сливками. У него так ловко это получалось, будто он работал не в больнице, а в кофейне. Я откровенно разглядывала его лицо, его руки так, будто хотела запомнить все мельчайшие детали и написать портрет.
Я впервые видела Александра без высокого белого колпака. Светло-русые волосы были очень коротко подстрижены, а со лба к темени наметилась залысина. Эта деталь даже делала Голявина старше. Теперь я была почти уверена, что он перешагнул за тридцатник. Глаза были карими, что редко встречалось у блондинов, а вот усы – темно-русыми, небольшими, не выступающими за уголки губ.
Наконец, Голявин перестал делать рукой энергичные круговые движения, добавил воды и сказал:
– Это тебе.
Затем он принялся проделывать то же самое со второй порцией кофе со сливками. Движения руки были четко отработанными, мне показалось, что он даже считал про себя до определенной цифры. Я решила, что как-нибудь попробую сделать также.
За все это время Александр Геннадиевич не взглянул на меня ни разу, а мой пристальный взгляд к его лицу нисколько не смущал его. Только сделав первый глоток, он посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
– Ну как?
Я заглянула в свой пустой стаканчик, содержимое которого я выпила залпом. Оно мягко легло на голодный желудок. У меня всегда, когда я занималась расследованиями, пропадал аппетит, и я сбрасывала два-три килограмма.
– Вкусно, – похвалила я.
Крепкий черный кофе, без которого я не могла жить, стоял с этим напитком совершенно в другом ряду и сравнивать их было нельзя. Но не отдать дань проявленному ко мне вниманию, я считала неприличным.
– Очень вкусно. Кто вас этому научил? – спросила я для поддержания разговора.
– Матушка, – ответил он, и я поняла, что Голявин бессовестно соврал.
Мое разыгравшееся воображение уже представляло его этаким бабьим угодником, приносящим дамам кофе в постель. Нет, это была еще не ревность, хотя, может быть уже и она.
– Эти цветы как называются? – неожиданно спросил Александр. – Похожи на искусственные, но я знаю, что они настоящие и жутко дорогие...
– Герберы, – ответила я. – Но если честно, я люблю розы...
– А ваш друг об этом не знает? – с издевкой спросил Голявин.
– Васик-то? – непринужденно переспросила я. – Нет, не знает. Ему и не нужно это знать... Да, так мы на «ты» или на «вы»?
– Да как хотите?
– Я думаю, что поздним вечером наедине пьют кофе со сливками те, кто обращаются друг к другу на «ты». Но когда настанет утро, и доктор будет мерить давление и слушать свою пациентку, он должен обращаться к ней исключительно на «вы».
Голявин сдержанно улыбнулся и снова спросил:
– Так почему Васику не нужно знать, какие ты любишь цветы?
– Потому что это – Васик! И этим все сказано. Если я ему это скажу, он все равно забудет и купит тот букет, который дороже.
– Так, значит, вот надо каким быть, чтобы понравиться девушке, которая смотрит на всех «тремя глазами»? – витиевато спросил Голявин, желая уточнить суть наших отношений с Васиком.
– Нет, Нина, его жена, смотрит на него двумя глазами, а что касается меня, то слово «понравиться» здесь неуместно...
– А какое уместно?– продолжал уточнять Александр.
– О, да это уже допрос с пристрастием! – пошутила я.
– Еще с каким, – ответил доктор.
Наш разговор и дальше носил характер легкого флирта, будто мы сидели где-нибудь на лавочке в сквере, а не в больничной палате. Я несколько раз пыталась подбросить для обсуждения тему о паранормальностях, но Голявин ловко от нее уворачивался. Даже когда я напрямую спросила, откуда у него такой интерес к больным с экстрасенсорными способностями и почему тема его диссертации затрагивает эту проблему, Александр Геннадиевич ничего мне не объяснил. Такая загадочность только разжигала мои чувства к нему, но, в конце концов, я была вынуждена оставить биоэнергетику и магию в покое.
Я решила, что все равно до завтрашнего дня, пока Даша не принесет мне пособие по нумерологии, я не смогу ничего предпринять для активизации последних четырех чисел антикода.
Едва время «перешагнуло» за полночь, Голявин сказал мне:
– Тебе надо выспаться.
– Но я не хочу спать! – возразила я.
– Надо, – произнес он тихо, и в то же время безоговорочно. – Иначе снова проспишь утренний обход, а я не смогу тебя защитить.
Только после этих слов я сообразила, что если у Александра сегодня ночное дежурство, то завтра весь день его не будет в больнице. Это обстоятельство стало казаться мне невосполнимой потерей.