Клуб самоубийц. Черная стрела (сборник)

Стивенсон Роберт Льюис

Юноши переглянулись.

– Попробуем обойти слева, – шепнул Дик. – Чуть не попались, Джек.

Спустя десять минут они вышли к утоптанной тропинке.

– Я этой части леса не знаю, – заметил Дик. – Интересно, куда нас приведет эта дорога?

– Пошли проверим, – ответил Мэтчем.

Через несколько ярдов тропинка перевалила через гребень холма и резко пошла вниз, в круглый, точно чаша, овраг. В самом низу из зарослей цветущего боярышника торчали две-три полуразрушенных стены без крыши и высокий тонкий дымоход. Все они были черны, как после пожара.

– Что это? – подавленно прошептал Мэтчем.

– Клянусь

смертью, не знаю, – промолвил Дик. – Давай подойдем и посмотрим.

С бьющимися от волнения сердцами они стали продираться через боярышник. На каждом шагу им попадались следы еще недавно живших здесь людей. Фруктовые деревья, разросшиеся как попало овощи, поваленные солнечные часы в траве, – похоже, когда-то здесь был сад. Наконец они подошли к стенам.

Раньше это было добротное и красивое здание, окруженное рвом. Но теперь ров завалили каменные блоки, и поперек него, от одного края до другого, лежал поваленный ствол дерева. Две задних стены еще держались, и солнце ярко просвечивало через пустые проемы окон, но остальная часть здания обрушилась и лежала теперь пирамидой почерневших от огня обломков, из щелей между которыми уже пробивались несколько молодых деревьев.

На дне этой впадины было безветренно, тихо и тепло. Мэтчем прикоснулся к руке Дика и предостерегающим жестом поднес палец к губам.

– Тсс! – тихо произнес он.

Странный звук нарушил тишину. Он повторился еще дважды, прежде чем они поняли, что это. Это был кашель. Какой-то мужчина громко прочистил горло, и в следующий миг хрипловатый, немелодичный голос пропел:

Встает король и молвит веселым молодцам:«Неужто любо вам скитаться по лесам?»Тотчас Греймлин Бесстрашный дает ему ответ:«Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет».

Певец замолчал, звякнуло что-то железное, и наступила тишина.

Двое юношей молча смотрели друг на друга. Кем бы ни был их невидимый сосед, находился он прямо за развалинами. Неожиданно лицо Мэтчема вспыхнуло, и через мгновение он перебежал через ров по поваленному дереву и стал осторожно взбираться на огромную кучу мусора внутри обгоревших стен. Дик, если бы успел, остановил его, но теперь ему ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

В углу разрушенного дома лежали крест-накрест два бревна, отгораживая свободное пространство размером с церковный чулан. В него мальчики и нырнули. Там их невозможно было заметить, зато им через узкую бойницу было прекрасно видно, что происходит на другой стороне.

То, что они увидели, заставило их застыть от страха. Возвращаться было поздно, поэтому, затаив дыхание, они стали наблюдать. У самого края рва, менее чем в тридцати футах от их укрытия, горел костер, над ним исходил паром котел с какой-то булькающей жидкостью. А рядом с костром в настороженной позе неподвижно замер высокий мужчина с красным обветренным лицом. Выглядел он так, словно услышал, как они карабкались по обломкам стен, и теперь внимательно прислушивался. В правой руке он держал железную ложку, а из-за пояса у него торчал охотничий рог и внушительных размеров кинжал. Несомненно, это и был тот самый невидимый певец, – очевидно, он мешал свое варево ложкой, когда какой-то неосторожный шаг с другой стороны стены привлек

его внимание. Чуть дальше на земле спал, завернувшись в коричневый плащ, другой человек. У него над лицом порхала бабочка. Расположились они на белой от цветущих маргариток лужайке, в дальнем конце которой на ветке цветущего боярышника висели лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.

Наконец мужчина расслабился, поднес ложку к губам, подул, потом сделал глоток для пробы, удовлетворенно кивнул и снова принялся помешивать, напевая.

– «Привольно и в лесу жить, коль в город ходу нет», – протянул он, продолжая песню с того места, на котором она оборвалась.

О сэр, народ мы мирный, и зла мы не хотим,Оленей королевских на завтрак мы едим.

Продолжая петь, он время от времени снимал пробу с похлебки, причем делал это с видом заправского повара. Наконец, по-видимому решив, что еда готова, он вытащил из-за пояса охотничий рог и трижды протрубил в него.

Его товарищ проснулся, развернулся, отогнал бабочку и осмотрелся по сторонам.

– Что, братец, – спросил он, – готов обед?

– Готов, – ответил повар. – Да только разве это обедом назовешь? Ни хлеба, ни эля. Трудно сейчас стало в Гринвудском лесу. А бывали времена, когда добрый человек здесь мог жить, как архиепископ, хоть в дождь, хоть в снег, и эля с хлебом мог иметь сколько душа желала. Но теперь боевой дух у людей погас, а этот Джон В-долгу-не-останусь, спаси нас, Господи, и направь, просто пугало огородное. Ему бы ворон гонять.

– Тебе, Лоулэсс, только бы брюхо набить да напиться, – сказал его товарищ. – Но не грусти, придут еще хорошие времена.

– Я этих добрых времен дожидаюсь еще с тех пор, как пешком под стол ходил, – отозвался повар. – Я был монахом-францисканцем и королевским лучником, ходил с корабельной командой в соленое море и в зеленом лесу охотился на королевских ланей. И что из того? А ничего! Лучше мне было в монастыре остаться. С игуменом Джоном жить лучше, чем с Джоном В-долгу-не-останусь… Клянусь Пречистой, это они!

Один за другим на лужайку стали выходить высокие, крепкие люди. У каждого были нож и кубок из рога, они зачерпывали из котла, рассаживались на траву и ели. Одеты и вооружены они были по-разному. Одни были в грубо тканных сорочках и из оружия имели лишь ножи да старые луки, другие щеголяли полной лесной экипировкой: зеленая куртка и капюшон, за поясом – добротные стрелы с перьями, на плече – сигнальный рог, по бокам – меч и кинжал. Они были голодны и потому почти не разговаривали. Обмениваясь короткими приветствиями, они спешили к котлу и с жадностью набрасывались на нехитрый обед.

Их собралось уже около двух десятков, когда из ближайших зарослей боярышника донеслись радостные голоса, и на поляну вышли еще четверо с носилками, а впереди них шел высокий плотный человек с седеющими волосами и коричневым, как копченый окорок, лицом. На спине у него висел лук, в руке он сжимал рогатину. Его вид выдавал в нем человека, имеющего здесь какую-то власть.

– Ребята! – крикнул он. – Лихие молодцы и веселые друзья мои, я знаю, как вам здесь тяжело, как вы страдаете оттого, что вам приходится есть всухомятку. Но что я всегда говорил? Смиритесь, терпите, и счастье еще улыбнется нам. И вот его первая улыбка – эль!