Клуб самоубийц
Шрифт:
Сайлас был ошеломлен могучими формами своей очаровательной корреспондентки, а также внезапностью, с какой она на него обрушилась. Впрочем, она держалась так просто, что вскоре и он стал чувствовать себя с ней вполне непринужденно. Она была очень любезна и мила, вызывала его на острословие и до упаду смеялась его шуткам. Таким образом, в предельно короткий срок с помощью комплиментов и бренди, разбавленного кипятком, ей удалось внушить ему, что он до смерти влюблен, и, больше того, – вырвать у него признание, облеченное в самые страстные выражения.
– Увы! – сказала она. – Как ни велико счастье, которое доставляет мне ваше признание, я должна бы проклинать эту
Он назвал ей свой отель, улицу и номер дома.
Она задумалась.
– Хорошо, – сказала она наконец, – я ведь могу рассчитывать на вашу преданность и повиновение, не так ли?
Сайлас с жаром уверил ее в своей безграничной покорности.
– Ну что же, – продолжала она с улыбкой, – в таком случае завтра вечером вы должны сидеть дома и под любым предлогом избавиться от случайных посетителей. У вас двери, вероятно, запираются в десять?
– В одиннадцать, – сказал Сайлас.
– Хорошо. Ровно в четверть двенадцатого вы выйдете из дому. Попросите портье вас выпустить, – и смотрите же, не вступайте с ним в объяснения: это может погубить все дело. Идите прямо на угол Люксембургского сада и Бульваров. Там я и буду вас ожидать. Я рассчитываю, что вы в точности исполните мои указания, и помните: малейшее, самое незначительное, отступление может погубить несчастную женщину, повинную лишь в том, что увидела вас и полюбила с первого взгляда.
– Мне не совсем понятно, зачем столько предосторожностей, – сказал Сайлас.
– Ого, вы уже начинаете проявлять свою власть надо мной! – воскликнула она, игриво прикоснувшись к его руке веером. – Терпение, терпение! Со временем придет и это. Но вначале женщине нужно, чтобы ей повиновались, и только потом она сама начинает находить особое наслаждение в покорности. Ради всех богов, делайте, как я вам велю, или я ни за что не ручаюсь. А впрочем, – прибавила она задумчиво, словно ей только что представились какие-то дополнительные и непредвиденные осложения, – я придумала для вас еще лучший способ избавиться от непрошеных гостей. Скажите портье, чтобы он никого к вам не пускал, кроме человека, который, быть может, придет получить с вас старый долг; причем произнесите это с некоторым волнением, словно страшитесь визита этого кредитора, так, чтобы ваши слова как можно убедительнее прозвучали в ушах портье.
– Я полагаю, что и сам могу изыскать способ избавиться от нежелательных визитеров, – не без досады ответил он.
– Мне бы хотелось, чтобы вы поступили именно так, как я говорю, – холодно произнесла она. – Ну, да я знаю мужчин. Для вас репутация женщины ничто.
Сайлас покраснел и потупился. Он и в самом деле рассчитывал порисоваться перед друзьями в своей новой роли победителя.
– Главное же, – повторила она, – когда будете выходить, – ни слова портье!
– Почему вы придаете этому такое значение? – спросил он. – Из всех ваших указаний последнее мне кажется наименее существенным.
– Вы ведь сомневались в целесообразности и прочих моих распоряжений, которые вам уже более не кажутся излишними, – парировала она. – Поверьте мне, что и это, последнее, не простой каприз; со временем вы убедитесь сами. Чего стоят, однако, ваши чувства, если в первое же свидание вы хотите
Сайлас запутался в оправданиях и извинениях, которые она внезапно прервала, как бы невзначай взглянув на стенные часы.
– Господи Боже мой! – воскликнула она, всплеснув руками. – Неужели так поздно? У меня ни минуты времени. Увы, какие мы, женщины, несчастные, какие мы все рабыни! Вы и представления не имеете, чем я рискую ради вас! – И, повторив еще раз свои указания, сопровождая их ласковыми словами и более чем красноречивыми взглядами, она пожелала ему покойной ночи и исчезла в толпе.
Весь последующий день Сайлас был исполнен важности; у него уже не оставалось сомнений в том, что его возлюбленная – графиня. А с наступлением вечера, скрупулезно исполнив все ее наказы, в назначенный час он явился на угол Люксембургского сада и Бульваров. Там никого не оказалось. Чуть ли не полчаса простоял он, заглядывая в лица всех женщин, которые проходили мимо или останавливались поблизости. Он даже исследовал все окрестные углы Бульваров и обошел Люксембургский сад кругом. Однако прекрасная графиня, готовая броситься ему в объятия, так ему нигде и не повстречалась. Наконец он печально поплелся обратно в отель. По дороге ему вдруг припомнился подслушанный им разговор между мадам Зефирин и русокудрым юношей, и он ощутил смутную тревогу. «Непонятно, почему все должны что-то врать нашему портье», – подумал он.
Он позвонил. Портье в ночной рубахе и колпаке открыл дверь и предложил посветить ему на лестнице.
– Он уже ушел? – спросил портье.
– Кто ушел? О ком вы говорите? – в свою очередь, спросил Сайлас. Он еще не оправился от своего разочарования, и поэтому голос его был немного резок.
– Я не видел, как он выходил, – продолжал портье, – надеюсь, что вы с ним расплатились. Мы не очень-то жалуем постояльцев, которые не расплачиваются со своими кредиторами.
– Что за белиберда, черт возьми! – вскричал Сайлас. – Не понимаю, о ком вы говорите!
– Да об этом коротеньком господине со светлыми волосами, – ответил портье. – О ком же еще? Ведь вы же сами не велели пускать к вам никого, кроме человека, который придет за своим долгом.
– Господи, да ведь он, разумеется, и не приходил! – ответил Сайлас.
– Значит, мои глаза меня обманули, – сказал портье и подмигнул жильцу с самым плутовским видом.
– Дерзкий шут! – вскричал Сайлас. И, досадуя на себя за то, что выказал перед портье свое раздражение, объятый к тому же миллионом самых неприятных предчувствий, взбежал на лестницу.
– Так вам не надо посветить? – крикнул ему вслед портье.
Сайлас только ускорил шаг и взлетел к себе на седьмой этаж, ни разу не останавливаясь. У двери своей комнаты он постоял с минуту, чтобы отдышаться; самые мрачные предположения роились в его мозгу, и он не сразу решился войти.
Наконец, превозмогая робость, он открыл дверь и с облегчением увидел, что в комнате свет не зажжен и что в ней как будто никого нет. Он перевел дух. Наконец-то он дома, вне опасности! Сайлас тут же дал себе зарок, что нынешнее его безрассудство – первое в своем роде – будет также и последним. Он начал ощупью подвигаться к изголовью кровати, где у него на тумбочке лежали спички. Прежние страхи вновь обступили его, и он обрадовался, когда предмет, о который он споткнулся, оказался всего-навсего стулом. Наконец он нащупал руками полог, свисавший над кроватью. По расположению тускло мерцавшего окна он догадался, что находится в ногах постели; оставалось, перебирая по ней руками, достигнуть изголовья, возле которого стояла тумбочка.