Клятва, которую мы даем
Шрифт:
Мои бедра задают бешеный темп, я выхожу из нее лишь наполовину, прежде чем снова погрузиться в нее, не желая долго находиться вне ее тесных стенок. Ее хорошенькая попка шлепается о мой живот каждый раз, когда я погружаюсь глубже.
Мои темные глаза поднимаются к зеркалу, и я вижу, как ее сиськи вываливаются через верх платья, подпрыгивая от силы моих ударов. Ее голова опущена, когда она дрожит в моих объятиях, ее маленькое тело пытается принять меня и в то же время удержаться в вертикальном положении. Но она хочет поддаться наслаждению, хочет
— Посмотри, какая ты чертовски сексуальная, — я дергаю за ремень, который намотал на ее шею, заставляя ее посмотреть на себя в зеркало. Ее рот приоткрывается еще больше, веки опускаются, прикрывая, по крайней мере, половину этих оленьих глаз. — Такая хорошенькая шлюшка, опьяненная членом, детка.
Ее тушь размазалась по лицу, щеки пылают, платье порвано, а ноги широко раздвинуты, чтобы я мог терзать ее киску, пока не получу свою дозу. Черт возьми, она идеальна.
— Сайлас, — умоляет она сдавленным голосом из-за того, что я сжимаю ремень на ее горле. — Сайлас, Сайлас.
Она просто божественна. Разрушена и так близка к тому, чтобы кончить на мой член. Мой прекрасный, божественный беспорядок. Я вгоняю себя в нее с большей силой, с большим голодом, используя в качестве топлива всхлипы блаженства, срывающиеся с ее губ. Горячий пот и ее соки стекают по моим бедрам, ее киска присоединяется к ее крикам. Стены комнаты отражают эхо.
— Ты такая хорошая, блядь, девочка, принимаешь меня всего, вот так, Коралина, — я скрежещу зубами. — Я собираюсь наполнять тебя всю, пока ты не переполнишься мной.
Я говорю резче, чем хочу, но все кажется таким порочным, когда я пытаюсь насладиться каждым дюймом своей длины, проникающим в мой новый дом. Она смотрит на меня в отражении, ее глаза слезятся, и она тает для меня. Она мягкая и пропитывает все вокруг, поглощая меня, как волна.
Моя рука отпускает ремень, я кладу обе руки ей на бедра, сжимая ладонями ее нежную кожу, используя как рычаг, чтобы погружаться как можно глубже с каждым толчком. Она вздрагивает, сладко постанывая, так близка к тому, чтобы свалиться с обрыва, и мои яйца напрягаются, желая последовать за ней с этого обрыва.
Не чувствуя себя достаточно близко, я обхватываю ее руками за талию, притягивая к себе. Она вскрикивает от смены положения, мой член оказывается так глубоко внутри нее, пирсинг атакует ее точку G до такой степени, что это почти слишком.
Но мне никогда не будет достаточно.
Ее упругая попка упирается в верхнюю часть моих бедер, когда я толкаю ее вверх и вниз по своему стволу, используя ее киску, чтобы массировать мой член, как игрушку. Я трахаю ее так, словно она принадлежит мне, чтобы погубить, потому что так оно и есть. Я разрушу все, что она знала раньше, и упаду на колени, восхищаясь красотой того, во что она превращается.
Я прижимаюсь губами к ее шее, прерывисто дыша ей в ухо, ощущая вкус пота, стекающего по ее горлу.
— Намочи мой член, детка. Кончи на меня. Покажи мне, как тебе хорошо со мной, — стону я, чувствуя,
— Черт, черт, черт, о боже мой, — ругается она, напрягаясь в моих объятиях.
Ее киска душит меня, изголодавшееся притяжение доводит меня до предела, когда она изливается на мои бедра, пульсируя вокруг моего члена, пока я не наполняю ее своей спермой.
— Коралина.
Ее имя звучит мольбой в изгиб ее шеи, пока я продолжаю изливать свою сперму в ее мокрую киску, трахая нас обоих на волнах нашего оргазма. Даже когда она вжимается в меня, как марионетка, потерявшая ниточки, она все еще стонет и хнычет, покачивая бедрами, встречая каждый мой толчок.
Я никогда не хочу выходить из нее, никогда не хочу покидать ее тело.
Она — опиум. Наркотик, вызывающий привыкание, от которого я никогда не захочу отказаться. Это едва уловимое, сладкое жжение наркотика, вводимого в кровь, его нити обволакивают твой разум, заманивая тебя в то укромное местечко, где прячется нежный шепот и сладкое облегчение.
В ее теле заключен покой. Тихий покой после того, как мир годами давал мне только войну. Тишина, которую жаждет хаос внутри меня.
— Сайлас, — шепчет она, откинув голову к моему плечу. — Думаю, у тебя получилось. Я официально разрушена.
Я наклоняюсь к ее шее и осыпаю поцелуями, проводя языком под ремнем, чтобы успокоить покрасневшую кожу. Улыбаюсь, пока нахожусь еще в ней.
— Ты тоже меня разрушила.
Разрушила страх любить из-за неизбежной потери.
Смерть — это не возможность, это необходимость для каждого из нас. Страшно осознавать, что в любой момент нас могут забрать, в одну секунду мы здесь, а в следующую — уже нет. Еще страшнее, когда ты любишь кого-то и знаешь, что, что бы ты ни делал, он умрет.
Но она того стоит. Стоит боли, стоит страха, стоит горя, если она уйдет раньше меня. Она на вес золота, и я хотел бы уничтожить всех, кто заставлял ее чувствовать себя не такой. Как будто любить ее — это сложно.
Любовь к Коралине Уиттакер стоит неизбежной смерти.
Тишина, повисшая в воздухе, разбивается вдребезги, как стекло, когда звонит мой телефон. Хорошие вещи редко бывают долговечными, и этот момент покоя? Ничем не отличается.
Одного предложения достаточно, чтобы война вернулась. Неудержимое разрушение. Здания рушатся, памятники рассыпаются, а все хорошее превращается в пепел.
— У нас чертова проблема.
31. О, БРАТ
Сайлас
Красно-синие полицейские огни освещают фасад дома детства Алистера Колдуэлла.
Кажется, он впервые ступил на эту территорию с тех пор, как два года назад покинул Пондероза Спрингс. В этих стенах не жило ничего, что стоило бы посетить. Сколько бы раз мать и отец ни пытались умолять его вернуться домой, вернуться и занять свое законное место, чтобы у них был сын, которому они могли бы передать свое наследие.