Клятва Люка Болдуина (сб.)
Шрифт:
В лесах вокруг лесопильни, на озере и на острове когда-то жили и умирали индейцы, а доктор Болдуин часто рассказывал Люку, что индейцы верили в духов, верили, что в лесах и на реках были места, где духи выходили к тем, кто их искал. Он думал и думал об этих легендах, словно что-то замышляя, провёл целый час в мечтах, а потом прохладный воздух и ночной ветерок навеяли на него сон. Он медленно разделся. Пёс, не спуская с него глаз, поднялся и боязливо положил лапу на кровать. И, видя, что Люк не протестует, прыгнул на кровать и пролежал там всю ночь.
4. Эти
Утром дядя Генри позвал Люка пойти с ним на лесопильню. Когда они уходили, спавший на веранде пёс поднял голову, встал и, не спуская взгляда с Люка, неуверенно сделал несколько шагов в ожидании приглашения следовать за ними.
Люк видел, что Дэн идёт за ним, и, когда они подошли к лесопильне, вспомнил, что, судя по обращению Сэма Картера с собакой, ей там не место. Во избежание неприятностей он обернулся и сказал:
— Иди-ка лучше домой, Дэн. Увидимся потом.
— Неужто Дэн всё время шёл за нами? — удивился дядя Генри. — Странно. Он не ходит сюда уже много лет. Знает, что на лесопильне ему делать нечего.
— Он, наверное, пошёл за мной, дядя Генри.
— Уходи, Дэн. Да побыстрее! — прикрикнул дядя Генри. — Иди! Отправляйся домой и ложись спать.
Пёс, всё ещё надеясь, не спускал с Люка зрячего глаза, но в конце концов повернулся и затрусил к дому, хотя один раз остановился и снова посмотрел в их сторону.
— Хорошая собака Дэн, поспешил заметить Люк.
— Да. Наш старик начисто лишён дурных инстинктов, — согласился дядя Генри. — Но у всякой собаки свой век, и Дэн жизнь уже прожил. Видишь ли, Люк, — начал он, пользуясь возможностью показать Люку, что и за пустым замечанием кроется разумная мысль, — Дэн когда-то был отличным охотником, но те времена прошли. Я и сам больше не хожу на охоту. Потом он был отличным сторожем, но теперь, мне думается, он и пожар-то проспит. По правде говоря, Люк, поскольку ты обратил моё внимание…
— Я не обращал вашего внимания, дядя Генри.
— Что? Ага. Я хочу сказать, что раз Дэн не годится даже в сторожа и совсем ослеп, то сейчас, наверное, самое время с ним расстаться.
— Но может, Дэн годится ещё для чего-нибудь?
— Пока он охраняет дом. Да, видно, вскорости мне придётся заняться Дэном, — пожав плечами, заключил дядя Генри.
От его тона и слов Люку стало страшно, но он попытался убедить себя, что дядя Генри говорил не всерьёз и Дэн его мало заботит. А когда увидит, каким жизнерадостным и бодрым пёс становится с ним, Люком, снова его полюбит.
На лесопильне стоял густой и сладкий запах свежей древесины, похожий на душистый аромат лесных глубин. Входили рабочие, уважительно здороваясь: «Доброе утро, мистер Болдуин!», а дядя Генри бодро отвечал: «Доброе утро, Джо!», или «Доброе утро, Стивен!», или «Доброе утро, Уилли!» Даже Сэм Картер сказал тихо: «Доброе утро, мистер Болдуин!», на что дядя Генри живо откликнулся: «Здравствуй, Сэм!» Приветствие Сэма Картера, казалось, донеслось откуда-то из его утробы, словно он принудил себя быть вежливым. Но во взгляде его было написано искреннее уважение.
Дяде Генри нравилось, когда рабочие здороваются с ним по утрам весело, и им это было известно. А если у человека была мрачная физиономия, дядя Генри страшно возмущался, и при этом его толстый затылок багровел. Он был очень огорчён, тотчас решал, что такому работнику не по душе труд на лесопильне, а значит, и толку от него мало, и спешил его уволить. Хмурым людям не было место на лесопильне у дяди Генри.
Прежде всего Люк усвоил, что те, кто работает на дядю Генри, испытывают к нему необыкновенное уважение и считают его человеком выдающимся, которому дано принимать все решения, ибо, что бы ни случилось на лесопильне, он всегда оставался твёрд и непоколебим.
Включились пилы, и на лесопильне поднялся такой вой, какого Люк никогда не слышал.
— Походи, Люк, посмотри. Разгляди всё как следует, — посоветовал дядя Генри. — А объясню я тебе в другой раз. — И, ласково шлёпнув Люка по спине, он вошёл к себе в контору.
Люк ходил по лесопильне и чувствовал, что ему там нравится: в помещении было так свежо, чисто и интересно. Пила, вгрызаясь в огромное бревно, распиливала его на куски, и Люк смотрел и смотрел, не в силах отвести глаз. А вдруг он сам очутился бы на бревне, которое приближалось к вращающейся пиле! Он с трудом оторвался от пилы и принялся следить за медленно движущейся лентой конвейера, на которой ехали разные куски дерева. Человек в синем комбинезоне снимал эти куски с ленты и сортировал их, определяя по фибре и запаху, какое это дерево. А на другой ленте, движущейся со скоростью эскалатора, ехали к пилам тяжёлые брёвна.
Люк пробыл на лесопильне до обеда, а после обеда они с дядей Генри отправились в город купить вещи, необходимые для школы. Стоял ясный солнечный день, были видны синие горы, что вздымались позади города, и дорога, казалось, вела прямо к этим горам, таким же синим, как залив, а то и синее, ибо залив был покрыт белыми барашками, которые нагнал северный ветер. Барашки эти бежали наискосок от дороги и сверкали в лучах солнца.
Они пересекли железную дорогу, маленький мост через ручей, и вот справа появилась станция, а за ней судоверфь и гавань. Проехав мимо красивого кирпичного дома с широким зелёным газоном, принадлежавшего Дж. С. Хайботому, самому состоятельному в городе человеку, который занимался торговлей продовольственными товарами, они миновали католическую церковь и помчались по широкой, чистой, вымощенной кирпичом главной улице.
И тут Люк начал потихоньку разбираться в своём дяде. Дядя Генри не был скупым, хотя и щедрым его тоже нельзя было назвать. Просто он знал цену вещам и понимал, что скупость в конечном счёте себя не оправдывает. Когда они вошли в магазин мужской одежды Элвина Слейтера, хозяину было известно, что дядя Генри не из тех людей, что стараются покупать по дешёвке. Дядя Генри попросил башмаки для Люка.
— Покажите нам что-нибудь солидное, Элвин, — сказал он. — Кожу, а не бумагу. Мальчику захочется побегать по округе, а мне неловко, чтобы его видели в стоптанных башмаках.